Фантом памяти - Александра Маринина Страница 11

Самка Гепарда, сильная и гибкая, вскочила с кресла, щелкнулазамком сумки, круто повернулась на каблуках изящных туфелек и уставилась наменя в упор.

- Хочешь совет, Андрюша?

Голубые глаза пожелтели. Пушистая шерсть опала прямо наглазах, потемнела и заблестела. Я наблюдал эту метаморфозу множество раз запоследние годы и ненавидел такие моменты потому что сам был ленивым и инертными люто завидовал тем, кто умел быть быстрым и энергичным, как Муся.

- Давай, - вяло согласился я.

- Не сиди сиднем. Здесь прекрасный тренажерный зал,большой бассейн, опытные массажисты. Раз уж ты все равно устроил себе отпуск,так займись собой наконец. Глядишь, и мысли быстрее по мозгам побегут.

От кресла до двери нужно было пройти по меньшей мерепять-шесть шагов, но мне показалось, что Муся преодолела это расстояние однимпрыжком.

* * *

Почему-то я был уверен, что стоит мне увидеть МусюБеловцеву, как память немедленно вернется. И у меня были основания для такойуверенности. Вот пришла Светка, но ведь мы с ней виделись так редко, что, побольшому-то счету, мою жизнь нельзя считать связанной с нею. Вот матушкапоявилась, но и с ней я, ежедневно общаясь по телефону, ничего существенного,важного не обсуждаю. Все больше о Женьке говорю, поскольку это ей действительноинтересно, потом о своем здоровье, о котором она, конечно же, заботится, нокоторого, на мой взгляд, так много, что тем для обсуждения нет, а в третьюочередь - о Лине. Но о жене тоже много не скажешь, слишком перехвалишь -матушке неприятно, будешь критиковать дашь пищу для несправедливых выводов,приходится тщательно дозировать информацию и контролировать каждое слово. Кмоей ежедневной жизни писателя матушка имеет весьма косвенное отношение.

А вот Муся - совсем другое дело. Так сложилось, что япостепенно переложил на нее все дела, оставив за собой только сочинительство.Даже об интервью журналисты должны были договариваться с ней, а не со мной. Ивопросы о моем участии в телепередачах, в радиоэфирах, в презентациях и прочихмероприятиях нужно было согласовывать с ней. Если зарубежные издателиприглашали меня для переговоров, встреч с читателями или журналистами, то Мусянепременно ехала вместе со мной, предварительно заказав такую гостиницу, какуюя хочу, и билеты на тот рейс, каким я предпочитаю лететь. Она прекрасно владелаанглийским, немецким и французским языками и в таких поездках выполняла дляменя еще и функции переводчика. Положа руку на сердце, можно утверждать, чтобольше, чем Муся Беловцева, обо мне не знает никто. Разумеется, Муся, как я ужеобъяснял, знает далеко не все, но остальные, включая матушку и жену Лину, знаютеще меньше.

И мне казалось, что стоит войти в комнату человеку, скоторым в моей жизни связано так много, как вспышка озарит и оживит мою увядшуюпамять. Однако этого не произошло.

И все равно ее приход словно придал мне силы. Муся здесь, ивсе непременно должно пойти на лад в самом скором времени. В среду,шестнадцатого, она привезет все материалы и документы, касающиеся моейписательской деятельности, я их внимательно просмотрю, и мне многое станетпонятным. Сегодня десятое мая, четверг, и у меня есть шесть дней для того,чтобы подготовить мозг к вспышке, на которую я так надеюсь. За эти шесть дней ядолжен прочесть внимательнейшим образом обе мои книги, постараться настроитьсяна эмоциональную волну себя самого "тогдашнего", проникнуть вподтекст и в собственное подсознание и помочь забастовавшей памяти. Либо кМусиному приходу я все вспомню, либо приведу свою голову в состояние полнойбоевой готовности, и тогда принесенные Мусей бумаги сыграют роль детонатора.Осталось всего шесть дней, и потом - прощай, амнезия! Я от тебя избавлюсь.

Настроение поднялось, я пододвинул торшер поближе к креслу иуселся с "Временем дизайна" в руках, с радостным волнениемпереворачивая страницы в ожидании озарения, которое непременно произойдет,вызванное вот этим словом... нет, вот этим... ну, может быть, вот этим... илиследующим... или следующей фразой... или следующей главой...

Чтобы не болела голова, нужно было каждые десять минутделать перерыв и сидеть примерно четверть часа с приглушенным светом изакрытыми глазами. Я был дисциплинированным и четко соблюдал режим чтения,подсчитав, что при таком ритме сумею одолевать по двадцать пять страниц в час,а до того места в тексте, которое я уже не помню, осталось всего пятьдесятстраниц, таким образом, через два часа и начнется, собственно говоря, самоеглавное. И может быть, уже сегодня я буду засыпать, имея в голове полнуюкартину произошедшего за год и девять месяцев. Если же я нарушу экспериментальнымпутем составленный график, то головная боль не отпустит меня в течениенескольких часов, и заветный момент окажется отложенным на неопределенноевремя.

В семь вечера принесли ужин, и я впервые после аварии поел судовольствием. Читал до полуночи, размеренно чередуя чтение и отдых. Засыпалугрюмым и расстроенным. Ничего не произошло. Я ничего не вспомнил.

* * *

Утром я вскочил ни свет ни заря и тут же потянулся к книге.Идиот, ну на какое проникновение в душу автора я рассчитывал, проглатывая постранице меньше чем за минуту! С такой скоростью можно только за сюжетомследить, больше ничего из текста не выудишь. Нужно читать медленно, со вкусом,смакуя каждую фразу, стараясь видеть перед собой картинку, как это происходилос героем "Театрального романа" Булгакова. А я как читаю? Как дешевыйпотребитель, которому не интересен автор как личность, а для которого важнотолько, кто кого обманул, кто о чем не догадался, кто кому рога наставил, в чемфишка и кто кого в конце концов победил. Я слишком тороплюсь, потому у меняничего и не получается. Вот сейчас я начну вчитываться в текст, и все заиграетсовсем по-другому.

Надежда ожила и трепыхалась во мне часов до пяти вечера.

Потом взмахи ее крыльев сделались все слабее и реже, ямедленно двигался к концу книги, а результата все не было. К ночи я был награни отчаяния. Я делал все как надо, я вгрызался зубами и впивался глазами вкаждое слово, в каждую метафору, как безумец, перед которым высыпали тоннуорехов и сказали, что в одном из них вместо ядра - десятикаратный бриллиантчистейшей воды.

Но, засыпая, я снова надеялся на то, что уж завтра-тонепременно все вспомню. Ведь нерасколотых орехов становится все меньше именьше, и рано или поздно я обязательно найду бриллиант.

На следующий день я закончил "Время дизайна" ижадно схватился за "Треугольный метр". Мне даже в голову не приходиловыставить самому себе оценку и решить, понравилось мне то, что я написал, илинет. Я читал не для того, чтобы понять, хороший я писатель или плохой. Я читал,чтобы вспомнить свою жизнь и самого себя.

Во вторник, к середине дня, я одолел и вторую книгу, нобезрезультатно. Ничего, ничего, завтра приедет Муся, привезет материалы, и этановая информация, объективно отражающая мою жизнь, упадет, как говорится,"на свежие дрожжи". Завтра все и случится, я тщательно подготовился кэтому событию.