Тайна серебряной вазы - Елена Басманова Страница 11

Илья страстно мечтал вырваться из провинциальной глуши, жить в свое удовольствие, и самым мощным инструментом для достижения заветной цели считал отнюдь не свое дворянское происхождение, а личную природную привлекательность. Ее он осознал рано. Статный, с пышной светло-русой шевелюрой, с правильными, если не сказать – античными чертами лица, чуть удлиненным носом, Илья по утрам любовался в зеркале своими выразительными, речной синевы, глазами. Именно глаза завораживали представительниц прекрасной половины человечества, и покойная жена его как-то призналась в интимную минуту, что едва не теряла сознание от его долгого пристального взгляда

Внешность-то и помогла ему достигнуть желанной цели. Удачная женитьба на богатой, хотя и не дворянских кровей, сироте сделала его человеком состоятельным. Немногочисленная родня не смогла отговорить беззаветно влюбленную девушку от мезальянса с человеком без состояния, без профессии, без образования. Юридический факультет университета он и правда не закончил, но и без диплома Илья Холомков в свои двадцать восемь лет чувствовал себя вполне комфортно. После смерти жены на второй год после свадьбы – трагическая случайность на горном курорте в Швейцарии, о которой Илья не любил вспоминать, – он пользовался дивидендами ее хорошо вложенного капитала. Состояние, доставшееся от жены, давало ему возможность жить безбедно. Своим маленьким слабостям, а они у него, как и у каждого человека были, Илья Михайлович потакать мог.

И все-таки он служил, тому имелись свои причины. Вот уже полгода он выполнял обязанности секретаря у князя Ордынского, куда Илью Михайловича Холомкова определил господин Пановский. Чтобы попасть на эту ненужную Илье службу, потребовалась протекция со стороны княгини Свияжской, хлопотал о протекции все тот же Пановский.

Нельзя сказать, что служба обременяла Илью и что князь Ордынский перегружал своего секретаря работой. Престарелый князь, человек среднего роста, сухой, с темным худым лицом, хищным крупным носом, острым подбородком, с жесткой складкой бесцветных губ, был немногословен, речь вел четкую, деловую, хотя и старинным слогом. Свои архивы князь разбирал сам, иногда привлекая к этому пыльному делу камердинера Григория. Илья Михайлович встречался с князем в его кабинете в двенадцать часов и к трем уже освобождался, если князь не давал каких-либо дополнительных поручений.

В обязанности Ильи входило разбирать почту князя Ордынского, вести деловую переписку. Князь был тесно связан с Обществом любителей древней письменности и занимался поисками списков «Слова о полку Игореве». Письма к нему стекались со всей России. Князь не мог смириться с тем, что оригинал безвозвратно утрачен, и его доверенные лица разыскивали древнюю рукопись. Искали в ярославских монастырях – князь считал, что в ярославских землях должны оставаться старинные копии. Искали и в Москве – в подземных тайниках набережной Москва-реки, пытались проникнуть в подземелья дома Мусиных-Пушкиных на Разгуляе, дома, не горевшего во времена нашествия французов. Денег на безумные поиски уходило много, о неумеренной расточительности князя Илья мог судить по суммам, указанным в письмах корреспондентов.

Страстная привязанность князя к древнему «Слову» казалась Илье маниакальной. В разговорах и письмах Ордынский нелестно отзывался о Карамзине, называл его франкмасоном, прихвостнем, блюдолизом, шарлатаном, а все из-за того, что якобы из-за ложного заключения Карамзина автор «Слова» считался неизвестным. Князь Ордынский с той же маниакальной настойчивостью пытался доказать, что автором «Слова» являлся сам князь Игорь, ибо только сам князь мог на равных обращаться к другим князьям (называя их «братие»), знать более сорока княжеских имен из восьми поколений, только князь мог так разбираться в оружии, доспехах, соколиной охоте...

Служба у князя Ордынского имела еще одну сторону, глубоко потаенную от посторонних глаз. Раз в неделю – по изначальному уговору – Илья обязан был приходить в кабинет ресторана «Семирамида», где его поджидал человек Пановского, агент сверхсекретного бюро Департамента полиции. Илья подробно рассказывал ему обо всем виденном и слышанном в доме Ордынского, о содержании каждого письма. Сообщения Холомкова неизвестный визави выслушивал, как правило, с нескрываемым неудовольствием, все фамилии он аккуратно записывал и удалялся. Почему за князем велось такое наблюдение, Илья не мог взять в толк. Князь никого не принимал, сам никуда не выезжал, ничего противозаконного ни в поступках, ни в письмах, ни в высказываниях князя Илья обнаружить не мог.

Среди постоянных обитателей дома, после князя Ордынского, самой значительной фигурой являлся Григорий, старый камердинер хозяина, сам похожий на аристократа, зачем-то примерившего костюм прислуги. Высокий, молчаливый, с удивительно правильными чертами лица – будто с какой-то фрески сошел, великомученик Земли русской, да и только.

Илья не раз пытался расположить его к доверительной беседе – напрасно. Ни в какие разговоры о прошлой и настоящей жизни князя Григорий не вступал, он презрительно оглядывал Илью Михайловича и молча удалялся. На плечах этого человека лежало обустройство быта княжеского дома, закрытого для чужих глаз. Григорию князь доверял безусловно, они часто о чем-то негромко беседовали, но о чем Илья не знал, сквозь плотно прикрытые двери доносилось только невнятное бормотание. Среди домочадцев числилась и пожилая экономка, такая же неразговорчивая, как и Григорий. В парадных комнатах она появлялась редко, все приказания ей отдавал камердинер, да она и сама знала свои обязанности: комнаты, белье содержались в безукоризненной чистоте, завтрак, обед, ужин подавались вовремя, стол и напитки, и еда отличались особой сдержанной изысканностью, которую Илья, иногда приглашавшийся к столу, очень ценил. Экономка, женщина далеко не первой молодости, Илью совсем не интересовала. Ни одного хорошенького свежего личика в стенах особняка Илья, к своей досаде, обнаружить не смог. Старый швейцар, видно отставной вояка, сопровождавший князя еще во время военных походов, также не казался Илье достойным внимания объектом. Ничего интересного об обитателях дома и их рутинной жизни сообщить посланцу Пановского он не мог, что и вызывало, как предполагал Илья, его недовольство.

Жизнь обитателей угрюмого особняка протекала в правом крыле дома. Все двери на левую половину были заперты, оттуда не долетало ни звука, ни разу сквозь замочные скважины не блеснул луч света. Внутренним садом, находившимся за особняком, – однажды Илья из окна гостиной видел, как туда доставляли кадки с пальмами, – обитатели дома, похоже, не пользовались. Илья находил это оправданным: кабинет, обширная библиотека князя, его спальня, столовая, редко используемая гостиная, размещавшиеся в правом крыле, – вполне достаточно для нужд старого отшельника. На те редкие случаи, когда Илья мог задержаться в доме князя запоздно, ему отвели комнату во втором этаже. Напротив располагалось жилье Григория, первое помещение от лестничной площадки. Полы в доме предательски поскрипывали, и Илье казалось, что это специальная хитрость, чтобы Григорий мог следить за его, Ильи, продвижениями по дому.

Недели за две до Рождества князь, обычно никогда не болевший, занемог. Вначале он еще пробовал вставать с постели и даже выходить к столу, но сухой надрывный кашель, обильная испарина после очередного приступа кашля и очевидная слабость вскоре приковали его к постели всерьез.