Мотив Х - Стефан Анхем Страница 11

— Нет уж, теперь я хочу знать, что он имеет в виду. Потому что, если выяснится, что у нас в команде скрытый расист, то пусть держится от этого расследования как можно дальше.

— Не слишком ли торопишься обвинять людей в расизме? То преступник расист, то я, — сказал Утес, указывая на себя. — Но если тебе интересно, то я не расист, и не ксенофоб. Просто я реалист, и поэтому вижу вещи такими, какие они есть на самом деле. Что, возможно, не так уж и плохо, учитывая, какая у нас работа.

— Что, например? Что же ты видишь гораздо лучше меня?

— Факт. Факты, которые хоть и причиняют боль, остаются фактами. Например, то, что сейчас беженцы невероятно долго не попадают на рынок труда. Что все больше людей иностранного происхождения оказываются замешанными в преступлениях, связанных с избиениями и убийствами, не говоря уже об изнасилованиях и грабежах. Что многие преступные сети основываются в первую очередь на общей этнической принадлежности. Я могу продолжать, но думаю, ты уже перестала слушать.

— Нет, я вся внимание, но все же жду объяснения, как все это связано с Мунифом Ганемом и его семьей.

— Это не сложнее, чем осуществить небольшой поиск по уголовным делам и открыть глаза. — Утес повернулся к компьютеру. — Возьмем хотя бы брата жертвы Бассела Ганема, которого трижды обвиняли в нападениях, а в последний раз еще и в сексуальном домогательстве. Или старшего брата Низара, который отправился в места не столь отдаленные за ограбление и незаконное хранение оружия. Их отец Аймар, конечно, не был осужден, но в двух разных случаях соседи вызывали полицию и свидетельствовали о громкой драке и криках. Это — его семья. Как обстоят дела с семьей Самиры, я понятия не имею. И нет, это не доказательство того, что мотив связан с честью. Просто я не считаю, что мы можем вычеркнуть что-то, прежде чем изучим все дело.

— Конечно, это нужно изучить. — Тувессон записала честь под ксенофобией. — Утес, позаботишься об этом?

— Конечно, — ответил тот, избегая взгляда Лильи.

— Ребята, — Тувессон отложила маркер и повернулась к остальным. — Учитывая то, что произошло, неудивительно, что мы реагируем по-разному. Но если мы собираемся работать вместе, то должны по-дружески относиться друг к другу, так что наши разные взгляды на вещи станут преимуществом.

— Согласна. Извини, — сказала Лилья, поворачиваясь к Утесу, который кивнул в ответ.

— Совсем другое дело, — продолжала Тувессон. — Как дела у того мужчины, который получил удары ножом?

— Ральф Хьос. Ну, насколько я понял, учитывая обстоятельства, он чувствует себя более-менее. Жизненно важные органы не повреждены. По-видимому, рана была не слишком глубокой.

— А машина? Не нашли?

— Пока нет, — ответил Утес. — Но я отправил внутренний запрос как на модель, так и на регистрационный номер, так что, если он все еще катается где-то поблизости, то мы быстро его поймаем.

— Думаю, мы также попросим о помощи общественность.

— Хорошо. — Утес сделал пометку в блокноте.

— Кстати, я забыла вам показать, — Лилья вытащила нарисованный от руки портрет мужчины, которого она преследовала. — А вот и он.

— Когда ты успела? — Тувессон посмотрела на портрет.

— Только что. Вот почему я немного опоздала. Подумала, что лучше побыстрее покончить с этим, пока я не забыла его отвратительную улыбку.

— Это Гудрун Шееле?

— Ты же сама видишь, что это работа Гудрун, — сказал Утес, изучая портрет.

Гудрун Шееле — старая полуслепая учительница рисования в инвалидном кресле. Она вышла на пенсию почти двадцать лет назад и жила в том же доме престарелых, что и мать Утеса. Во время одного из визитов к матери он увидел коллекцию портретов, написанных Гудрун, и попросил ее помочь полиции, что она и делала успешно до сих пор.

Как и обычно, она рисовала угольным мелком, и с помощью нескольких размашистых штрихов очень точно изобразила лицо с самодовольной улыбкой. Каждый раз ей удавалось настолько точно воссоздать внешность преступника, что это казалось просто чудом.

— Я все равно была в больнице, так что просто заскочила в Бергалид по дороге сюда, — объяснила Лилья, которая теперь, казалось, немного успокоилась.

— Кстати, я хотела передать тебе привет от мамы. Она, мягко говоря, недовольна. По-видимому, ты обещал ей приехать и настроить каналы на телевизоре больше двух недель назад.

Утес покачал головой.

— Я был там вчера вечером.

— У нее что, болезнь Альцгеймера? Почему ты мне не сказал? — спросила Тувессон.

— Потому что у нее не Альцгеймер. Она страдает серьезной формой избирательного расстройства памяти. По крайней мере тогда, когда ей это необходимо.

— Что скажете? Может, стоит обнародовать портрет вместе с машиной? — спросила Лилья.

— Нет, давай подождем с общественностью и оставим это пока во внутреннем распоряжении. Посмотрим, что скажет окружной прокурор.

— Стина Хегсель?

Тувессон кивнула в тот момент, когда зазвонил ее мобильный.

— Легка на помине… Привет, Стина. Минутку, я сейчас только кое-что закончу. Утес, ты знаешь, как быть. Ирен, предлагаю тебе сделать обзор ксенофобских движений в Бьюве.

— Хорошо. Я собиралась начать с визита к «Шведским демократам». — Лилья допила остатки кофе и встала. Тувессон вышла из кабинета.

— Почему именно «Шведские демократы»? — спросил Утес.

— Потому что они и ксенофобы, и расисты. К тому же на нем была куртка с их эмблемой. Тебя еще что-то интересует?