Убийство с гарантией - Анна Зимова Страница 11

Он ей соврал, что работника себе вроде как присмотрел и почти с ним договорился… «Никого вы не присмотрели», — ответила она. Он аж обалдел. «К вам устраиваться никто не приходил. Все только обувь приносили, я сама видела. И объявление еще висит. Сотрудник вам до сих пор нужен». Вот нахалка. «Допустим, нужен, — вспылил он, — только не вы». — «Зачем так? Дайте мне задание, если сомневаетесь в моих профессиональных качествах. Все равно у вас пока никого нет, что вы теряете?» И позволил он бабе взять себя на слабо. Дал вшить молнию на сапоге. Испортит, так не сапог и был. Видать, не обошлось в подсобке без колдовства, потому что сапог она ему вынесла — новый. Он хотел спросить: ты что, разыграть меня вздумала? И только потом признал свой сапог. Понятное дело, что можно тут и там краской для кожи подмазать, чтобы приличнее выглядело. Но чтобы из старого отказного сапога сделали новенький, такого он раньше не видел. Все трещины, рубцы закрашены так, что не придерешься. Никаких переходов из одного оттенка в другой, просто новый, как со станка, сапог. А на щиколотке, где кожа стерлась до белого цвета и трещинами пошла, расцвел цветок орхидея. Так удачно она его вписала, что дизайнер, если бы сапог свой увидел, сказал бы: елы-палы, что ж я не догадался. «Ну, молнию ты вшила кое-как, — попытался спасти он свою репутацию, — посмотри, как подсунула. Подрезать придется». Но в помощники, конечно, взял. Поинтересовался: «А что ж ты ко мне пришла?», имея в виду: «Тебе бы в модное ателье какое-нибудь, а не в ремонт». Но она посмотрела на него как на дурака. «Я же говорила, что мне нужна работа возле дома. Я временно в сложном положении». И слово «временно» выделила так многозначительно голосом. «Что с тобой поделаешь, выходи завтра», — сказал он.

Но на следующий день выяснилось, что Ульяночка-то, кроме как рисовать цветочки, ничегошеньки не умеет. Попросил ее кремом натереть все, что выдавать завтра, — слишком жирно намазала, обувь к рукам липнет. Пузырек с краской не закрыла, и та засохла. Инструмент разбросала. Бегунки на молниях поменяла — он аж присел. На пару сапог надела — внимание — разные бегунки! «А что, — сказала, — двух одинаковых не было». Как — не было? Ты поищи! Не может в ремонте быть лишь по одному бегунку каждого вида. У Василя — не может!

Он взбесился: «Мумиё моё, Ульяна! Ты ж работала в ремонте. Тебя там что, ничему не научили?» А она опять странно как-то посмотрела: «С чего вы взяли, что я в ремонте работала? Я лично такого не говорила». Он язык и прикусил. И ведь правда, он ее даже не спросил про опыт работы, как-то вылетело. Околдовала она его этим цветочком, что ли? Плюнул придираться, решил — натаскаю. Вот, до сих пор мается.

Он потом не раз в шутку пенял Ульяне, что она через колдовство какое-то к нему в ателье пролезла. Что магию применила. Не пустил бы он на порог неумеху, а ведь у нее на носу написано, что неумеха.

Он ей ответил честно: «Извини, Уля, обидеть не хочу, но не знаю, почему я тебя взял». Она не обиделась: «Просто вы порядочный человек, Василь Эдуардович, и сотрудник вам тоже нужен порядочный». Да не в этом дело, Ульяна, не в этом. Но уж что-что, а порядочной Ульяна — была. За то и терпит.

Василь выскочил на крыльцо и притулился с сигаретой в стороне от потока людей, заходящих в комплекс. Одни пытались обтрусить обувь о специальный коврик, другие перли без стыда, оставляя комки грязи. Осень уже не та, которая золотолистная, пышная, красивая. Октябрь, он и есть октябрь. Еще вчера все так красиво желтело и краснело, и вдруг в считаные минуты осыпалось. Почти все деревья в парке голые, и птицы больше не шебуршатся в ветвях. По вечерам он уже не ходил домой через парк, как любил делать летом. Парк теперь грязный, мокрый, облезлый. Василь отыскал глазами место, где утром нашли труп. Находку, конечно, уже увезли. Был живой человек, мечтал о чем-нибудь, след после себя хотел на земле оставить. А взял да и погиб кумушкам из «Продуктов» на развлечение. Неужели и правда маньяк у них завелся?

На парковке возле своей машины Виктория Львовна переминалась с ноги на ногу перед братом, судя по жестам, жаловалась ему на что-то. Ясное дело, бизнес — это вам не только радость. Хотела бизнесменшей стать, девочка, — получи кучу проблем.

Он после того, как они воду собрали, сказал: жаль Вику, не повезло ей сегодня. У Ульяны аж лицо вытянулось. Ответила: «Мне бы ее проблемы. Просто она бизнес вести не умеет». Он стал Ульяну урезонивать: «Не скажи, ты ж в ее шкуре не была. Бизнесом не командовала. Что ж ты, деловая такая, свое кафе не открыла, раз знаешь, как бизнес вести правильно? Что ж на дядю работаешь?»

А Ульяна как гавкнет: «Откуда вы знаете, чем я командовала? Я, чтоб вы понимали, тоже свое дело открывала — только все псу под хвост. Не дадут у нас одинокой женщине нормально трудиться. Не дадут. У нас же женщина сама по себе, без мужика, ничего не значит. Меня ведь никто не крышует, как некоторых. Нет мужа богатого и брата, которые из любого говна вытащат».

Ишь, как разошлась. Василь тему сменил, хотя язык чесался сказать Ульяне, что зря она так. Что никакой муж и брат, будь они хоть сто раз богатые, тебя не спасут, если ты бездарность. Мужики Виктории помогают, конечно. Но она и сама крутится будь здоров. А хаять — это проще всего. Но не стал он Ульяне все это говорить, чтобы она еще сильнее не распалилась. Пошел курить, потому что ввела его Ульяна в раздражение.

Почувствовав, что на нее смотрят, Виктория обернулась. Увидела его, губы в улыбку вежливо так сложила. И снова принялась брату что-то рассказывать. Он аккуратно потушил сигарету о край урны. Виктория Львовна и Кирилл уселись в дорогие свои машины, в каких Василю внутри бывать не доводилось, и уехали каждый в свою сторону. Погода, да, мерзкая стоит. Зато осень — самое хлебное время. Люди к зиме готовятся, несут сапоги, ботинки, ботильоны, чтобы им поменяли набойки и вшили новые молнии.

Вика

— Вика.

— Что?

— Посмотри на меня. Что опять не так?

— С чего ты взял?

— Я же вижу.

— Что ты видишь?

— Черные точки, например.

— Какие точки? — На секунду ей показалось, что Кирилл бредит.

— Когда кое-кто плачет, у него размазывается тушь. Он ее под глазами вытирает. А в уголках все равно остаются черные точки-комочки. Или как у вас, у женщин, это называется. Если не хочешь, чтобы догадались, что ты плакала, вынимай их тоже.

— Я обязательно так и буду делать.

Он протянул платок:

— Нет, ну в самом деле, что ты куксишься? Из-за трубы, что ли?

— Из-за трубы.

— Боишься, что Иван узнает? Брось.

— Да. Я боюсь. Что Иван все узнает.

Он понял, щелчком отбросил сигарету. Описав оранжевую дугу, она упала на асфальт, взорвавшись маленьким снопиком искр. Нахмурился — две брови встали в одну линию. Но сделал вид, что не смекнул, о чем речь:

— Тебе не по фигу вообще? Подумаешь, труба.

— Если б только труба. Прибыли ноль. — Она тоже свернула с темы. — В этом месяце, допустим, не минус, но все равно — ноль. Я и вложения не отбила.