Боль - Ольга Богуславская Страница 103

Сам же Торховской упорно сдвигал время встречи на час позже. Из чего следовало, что во время совершения убийства он никак не мог находиться в квартире.

И было, наконец, ещё одно необычайное обстоятельство, на которое обратил внимание старший оперуполномоченный Бабушкинского РУВД Сергей Владимирович Толкачев.

Толкачев осматривал труп, Торховской же в этой время находился в коридоре. В таком месте, откуда не могло быть видно, что происходит на кухне. Так вот, когда Толкачев проводил осмотр, Торховской сказал ему, что вот, мол, ножом исколота, да ещё и шея перерезана.

Увидеть никак не мог - проводили специальный эксперимент.

Восьмого августа 1989 года Торховской был задержан по подозрению в убийстве Панкратовой. 11 августа была избрана мера пресечения - содержание под стражей.

Шестнадцатого августа, находясь в изоляторе временного содержания на Петровке, Торховской сделал чистосердечное признание, в котором рассказал, как убил Таню.

Вот оно, это чистосердечное признание:

"После встречи с К., которая произошла приблизительно с 13.05 до 14.20... я поехал на квартиру к гр. Панкратовой. Когда я пришел, Татьяна разговаривала по телефону, с кем, я не знаю, дверь открывала мне она, на минуту оторвавшись от телефона... Я спросил у нее, есть ли что-нибудь на обед. Она ответила, что ничего не готово, и дальше стала говорить мне, что ей надоело быть домашней хозяйкой, что она не хочет больше со мной жить, что она думала дотерпеть "до Болгарии" (куда собиралась уехать к подруге через несколько дней. - О.Б.), а потом расстаться, но у неё кончилось терпение сегодня, что она больше не хочет жить с самодуром и сволочью. Она стала сравнивать меня со своими прежними ухажерами, показывая мне, насколько они были лучше, чем я... потом она сказала, что сегодня же просит меня убраться и больше никогда не звонить и не приходить. Я Таню очень любил и люблю, и это слышать мне было очень тяжело. Я не могу вспомнить точно конец разговора. Я помню только, что просил её одуматься, а она в ответ говорила мне все больше и больше, я никогда раньше не видел её такой. Потом я помню, что схватил на кухне нож и ударил её сначала один, потом ещё несколько раз на полу в кухне и убил ее".

Из протокола допроса подозреваемого Торховского М.В. 17 августа 1989 года:

"...После того как Таня выбросила на пол мой портфель, я схватил её за руки и пытался успокоить, но она вырывалась, говорила, чтобы я к ней не прикасался, и кричала, чтобы я убирался из квартиры. После того, держа Таню за руки, я оттащил Таню на кухню, но она там продолжала кричать... Я пришел в ярость и решил её связать, чтобы она успокоилась и одумалась. Я взял на кухне нож с деревянной ручкой. На кухне отрезал от чего-то кусок провода... Я попробовал стоя связать Тане руки сзади, но она сопротивлялась, и мы в процессе борьбы упали на пол кухни. На полу мне удалось связать... руки. При этом Таня, лежа на полу, пыталась развязать руки, кричала, что я садист, и ничто больше не заставит её жить со мной... От такого поведения, её оскорблений я освирепел и помню, что... в правой руке у меня был нож, которым я отрезал шнур... Таня, когда боролась со мной, видимо, случайно напоролась на нож... После этого я помню, что нанес несколько ударов этим ножом... не отдавая себе отчета в своих действиях и нанося удары куда попало... Сколько именно я нанес ударов - не помню, но, по-моему, около 4 ударов... Я встал и понял, что она убита... Я понял, что должен создать себе алиби и убрать орудие преступления из квартиры Тани. С этой целью я позвонил (из своей квартиры) отцу Тани и сказал ему, что ищу Таню, что забыл ключи от её квартиры и что дома её нет... После этого в тот же день я снова приехал на квартиру Тани... Тем же ножом, которым я наносил удары... я разрезал на Тане брюки сзади... чтобы создать видимость, что с Таней совершена попытка изнасилования. ...Затем я взял нож... вымыл его в ванной в раковине, завернул его в газету "Московский комсомолец"... Около дома Тани, около помойного бачка я выбросил в картонную коробку, которая лежала около бачка, нож в газете..."

Через неделю он от этих показаний отказался, сославшись на то, что сделал их под моральным воздействием работников милиции.

А через четыре месяца Михаил Торховской был освобожден из-под стражи. 4 января 1991 года старший следователь прокуратуры РСФСР Н. Лысенко постановил: уголовное дело в отношении Торховского М.В. прекратить за недоказанностью. Предварительное следствие по уголовному делу № 18/67042-89 приостановить.

Чем же руководствовался старший следователь по особо важным делам при прокуратуре РСФСР старший советник юстиции Н.В. Лысенко, подписав такое постановление?

Срок предварительного расследования истек.

Орудие убийства найдено.

На носовом платке, изъятом у Торховского, и на джинсах из квартиры Панкратовой обнаружена кровь человека - но определить её групповую принадлежность не смогли.

Что же касается отпечатков пальцев - обнаружены как следы Торховского и Панкратовой, так и следы гражданина К. из Новгорода, который, находясь в командировке, ночь с 31 июля на 1 августа провел в квартире Тани с её разрешения. На сброшенном из шкафа на пол календаре также были отпечатки пальцев рук. Но, кому они принадлежат, не выяснили, несмотря на то что из 240 человек, допрошенных по делу, у 50 были получены образцы отпечатков пальцев и проведены дактилоскопические экспертизы.

Одним из мотивов приостановления следствия было также и то, что показания Торховского, данные в чистосердечном признании, "по ряду обстоятельств не соответствуют фактическим данным".

Что имеется в виду?

Торховской ничего не сообщил о лейкопластыре.

Не сказал, что Таня перед тем, как получила первые ножевые ранения, была придушена шнуром.

На трупе обнаружено 26 колото-резаных ножевых ранений - в чистосердечном признании говорится о четырех.

Не знаю, в какой степени логика используется в качестве инструмента при расследовании такого дела, но если все же используется, - тогда у меня есть вопросы.

Всегда ли считаются достоверными только те факты из чистосердечного признания, которые абсолютно совпадают с картиной места и обстоятельств происшествия? Не могут ли 4 вместо 26 ножевых ранений, забытый лейкопластырь и т.п. объясняться естественным стремлением человека, дающего показания, даже и в такой ситуации представить дело несколько иначе, если ему кажется, что это поможет облегчению участи? Кроме того, профессионал не может не знать, что действия, производимые в состоянии сильного волнения, отпечатываются в памяти отрывочно - о чем и может свидетельствовать как раз цифра 4. А если бы запомнилось, что ударов было 26, - это было бы уже совсем другое состояние.

Если само по себе чистосердечное признание, не нашедшее подтверждения, может считаться самооговором, сделанным в состоянии шока, стресса или под давлением лиц, ведущих дознание, - отчего же расхождение в деталях, расхождение не качественное, а количественное, - прошу прощения за топорную формулировку - не может приниматься во внимание с соответствующими поправками? Здесь я имею в виду опять же только логику, согласно которой можно как оговорить себя, так и стараться приукрасить то, что украшению уже не подлежит. Природа отклонения от истинного изображения одна. Отчего же в одном случае она объясняется так, в другом иначе?