Тигриные глаза - Ширли Конран Страница 101

— Так ты подменял оригиналы подделками Билла, а после продавал их в Париже?

— Я думал, ты знаешь об этом, Плам. Конечно, я продавал наименее известные картины отца, о владельце которых ничего не известно.

— Разве их фотографии не помещались в каталоге «Леви-Фонтэна»?

Чарли отрицательно покачал головой.

— Я всегда просил устроить мне частную сделку с каким-нибудь коллекционером и тихо получал свои деньги. Так что картины фактически никогда не выставлялись на аукционах. — Его голос зазвучал вызывающе. — Надеюсь, ты не станешь разоблачать меня перед отцом. Если он оставит все Мастерсу или какому-нибудь приюту для одноглазых котов, я буду утешаться тем, что все же получил какую-то плату за мою каторжную работу. Если же все перейдет ко мне, то это будет означать, что я всего лишь брал кредит из своего будущего наследства. Не так ли?

Плам было жаль Чарли, который смотрел на нее умоляюще. Но воровство остается воровством, даже если ты воруешь в своей семье.

Впрочем, для нее важнее было то, что из ее списка выпал еще один подозреваемый.

Пятница, 5 июня 1992 года

Такое пышное и претенциозное мероприятие, как Венецианский бьеннале, требует организаторского мастерства международного масштаба. К несчастью, таковое в этом случае отсутствовало, и неразбериха бьеннале стала общеизвестной. Ее объясняли недостаточным финансированием, бюрократическими проволочками и обычным соперничеством между учредителями. Из-за всемирной известности и неизменной скандальности этого фестиваля искусства за ним пристально — по мнению многих, слишком пристально — наблюдало итальянское правительство в лице своих политических истуканов, которые почти ничего не смыслят в вопросах организации и еще меньше в современной живописи. Поэтому власти до последней минуты не принимают никаких решений; чиновник, с которым в марте была достигнута договоренность, к июню может исчезнуть, а его преемник будет все отрицать. В 1974 году из-за грызни между итальянскими политиками бьеннале фактически был сорван.

Так что к первому понедельнику июня страсти достигают предела, все вымотаны, и от знаменитой сердечности итальянцев не остается и следа. Однако к среде, четвергу и пятнице, которые отведены для частных просмотров, все оживают и устремляются на гондолах и катерах в тенистые сады «Гуардини ди Кастелло». Центральный павильон здесь отведен под международную экспозицию. Вокруг него расположилось десятка три национальных павильонов… Английский выглядел как загородный особняк, немецкий напоминал блокгауз 30-х годов Альберта Шпеера, а русский был чем-то вроде степной юрты. Семьдесят пять специально приглашенных молодых художников выставляют свои картины в длинных переходах «Аперто» — бывшей канатной фабрики, и именно здесь можно увидеть все то новое и противоречивое, что нарождается в живописи: будь то разлагающаяся голова коровы, со значением взирающая на зрителя, или оторванные человеческие головы, со всеми оттенками красок, или пожарный рукав, начиненный мусором с улиц Нью-Йорка…

Во второй половине дня в пятницу всемирно известное жюри в последний раз просматривает экспозиции и вечером собирается на совещание. В то время как после перерыва на обед происходит голосование, Венеция гудит от слухов. К утру субботы все думают, что им известны победители, но имена, всегда неожиданные, объявляются в субботу вечером. Торжественная церемония награждения проводится на следующий день, воскресным утром.

Плам постоянно твердила себе, что ей нечего надеяться на победу, и все-таки в пятницу, когда принималось решение, она не находила себе места от волнения. Не в состоянии сосредоточиться ни над книгой, ни над журналом, она сторонилась всех и набрасывалась на Бриза, когда тот говорил, что все происходящее с ней вполне естественно. Он сочувственно предложил ей заглянуть в галерею «Академия»:

— Карпаччо и Тициан заставят тебя забыть все на свете, Плам.

Но даже эти великие мастера не смогли завладеть ее вниманием. Она решила прогуляться по городу, который неизменно удивлял ее неожиданно открывавшимися видами за каждым поворотом улицы.

В больших солнцезащитных очках, с легким шарфом на голове, голубых джинсах и майке она смешалась с толпой и с удовольствием дышала ни с чем не сравнимой атмосферой города. Прогулка действовала успокаивающе, и вскоре она, повернув за угол узкой улочки, оказалась на горбатом мостике, где женщина кормила голубей, сидевших у нее на плечах и на вытянутых руках. Женщина проводила ее улыбкой, и за следующим поворотом взору Плам открылась изящная церковь эпохи Возрождения, потом она вышла на оживленную площадь, еще дальше за чугунной оградой две маленькие девочки в белых платьях играли в крохотном садике, где росли розы ослепительной красоты.

Вскоре ноги принесли Плам к пустынному причалу с черной гондолой, привязанной к бирюзово-золотистому столбу. Гондолу эту, казалось, сама судьба предназначила для Плам, она странным образом притягивала к себе. В какое-то мгновение она чуть было не села в нее. Но тут с противоположной стороны появилась ничего не замечающая вокруг парочка. Мужчина забрался в гондолу и, обернувшись, галантно протянул руку женщине, помогая ей спуститься, и поцеловал ее. Вслед за ними в лодку прыгнул гондольер и оттолкнул ее от причала. Мужчина со смехом откупорил бутылку шампанского.

Плам надвинула на нос очки и прикрыла рукой нижнюю часть лица. Она не сомневалась, что Виктор Марш не обрадуется тому, что кто-то видел его с Бетси — главной помощницей Сюзанны.

Тем временем члены жюри занимали свои места в зале для совещаний. Можно ли было подозревать их в предвзятости? Конечно. В конкурсе, где принимало участие свыше сорока стран, они, движимые чувством национальной гордости, вполне могли проталкивать вперед своего представителя, как это всегда делается, например, на международных чемпионатах по фигурному катанию.

Кроме того, на судей влияет многое другое. Две традиционно соперничающих страны могут не голосовать за участников друг друга. Зачастую сказывается сильное предубеждение против Америки, с ее огромными богатствами и многочисленным населением, что, конечно, облегчает выбор участника.

На решении сказываются также дрязги, зависть и антагонизмы мира самой живописи, равно как и прошлые неудачи и прошлые успехи. Член жюри от Италии всегда очень чувствителен к политической ситуации. А все вместе они очень чувствительны к лести.

И, наконец, важное значение имеет присутствие в Венеции самого художника, ибо жюри знает, что публика не приходит в восторг, когда под звуки фанфар победителем объявляется отсутствующий участник. В самом деле, он ведь не сможет давать интервью, прославляющие Венецианский бьеннале.

Обуреваемая всеми этими соображениями, семерка судей расселась вокруг длинного стола, обитого кожей. Во главе стола сидел председатель жюри Ренато Дотелли — советник правительства Италии по вопросам финансирования искусства и личный друг итальянского премьер-министра. Отличающийся изысканными манерами, шестидесятилетний Дотелли считался хорошим председателем и неизменно демонстрировал высокий профессионализм и невозмутимость, которая исчезала лишь при появлении перед ним хорошенькой женщины. Особое пристрастие к женскому полу вызывало его особую неприязнь к гомосексуалистам, это было общеизвестно.