Дело № 113 - Эмиль Габорио Страница 10
Дело № 113 - Эмиль Габорио читать онлайн бесплатно
Что касается Мадлены, то свидетель сообщил следующее:
— Я всегда думал, что Проспер влюблен в Мадлену, и до самого вчерашнего дня был глубоко убежден, что он на ней женится, так как знал, что мой отец не будет препятствовать этому браку. Я допускаю, что Проспер и моя кузина могли поссориться, но вполне убежден, что все у них кончилось бы примирением.
Люсьен расписался под своими показаниями и вышел.
Ввели Кавальона.
Представ перед следователем, бедный малый имел необычайно жалкий вид.
Под большим секретом он сообщил накануне одному из своих приятелей приключения свои с сыщиком, и тот обрушился на него с насмешками за его трусость. И теперь его снедали угрызения совести, и он всю ночь протосковал, считая себя погубителем Проспера. На допросе он не обвинял Фовеля, но твердо заявил, что считает кассира своим другом, что обязан ему всем, что имеет, и что убежден в его невинности столько же, сколько и в своей лично.
После Кавальона были допрошены еще шесть или восемь приказчиков из банкирской конторы Фовеля; но их показания оказались несущественными.
Затем Партижан позвонил судебному приставу и сказал ему:
— Немедленно позовите ко мне Фанферло!
Сыщик уже давно дожидался этого, но встретив в галерее одного из своих коллег, отправился с ним в кабачок, и судебный пристав должен был сбегать за ним туда.
— До каких пор еще дожидаться вас? — сурово спросил его судебный следователь.
— Я был занят делом, — отвечал Фанферло в свое оправдание. — Я даром времени не терял.
И он рассказал ему о своих похождениях, как он отнял записку у Кавальона, показал ее следователю, вторично стянув ее у Жипси, но ни одним словом не обмолвился о Мадлене. Под конец он сообщил следователю кое-какие биографические сведения о Проспере и о Жипси, которые ему удалось собрать мимоходом. И чем далее он рассказывал, тем в Партижане все более складывалось убеждение, что Проспер виновен.
— Да, это очевидно… — бормотал он. — Только вот что, — обратился он к Фанферло, — не упускайте из виду этой барышни Жипси; она должна знать, где сейчас находятся деньги, и она поможет вам их найти.
— Господин следователь может быть вполне покоен, — отвечал Фанферло. — Эта дама в хороших руках!
Оставалось теперь допросить только двух свидетелей, но они не явились. Это были: артельщик, посланный Проспером в банк за деньгами, и Рауль Лагор. Первый из них был болен. Но и их отсутствие не помешало делу Проспера сделаться толще, а в следующий понедельник, то есть на пятый день кражи, Партижан уже был убежден, что в его руках должно находиться уже достаточно моральных доказательств, чтобы предать обвиняемого суду.
В то время как вся жизнь Проспера была предметом мельчайших обсуждений, он сидел в секретной камере тюрьмы.
Два первых дня прошли для него еще не так заметно. Ему дали несколько листов пронумерованной бумаги, и в них он записывал все, что восстановила ему память и что он находил необходимым для своей защиты. На третий же день он начал беспокоиться, не видя никого, и, когда к нему приходил тюремщик и приносил ему поесть, он всякий раз спрашивал его, когда же наконец его вызовут еще раз?
— Дойдет очередь и до вас, — неизменно отвечал ему тюремщик.
Время шло, и несчастный, страдая от мук неизвестности, которые подламывают даже самые сильные натуры, приходил в отчаяние.
— Когда же этому будет конец? — восклицал он.
Но о нем не забыли. В понедельник утром, в неуказанное время, он услышал, как отпирается дверь его кельи. Одним прыжком он был уже около нее. Но, увидя на пороге седовласого старика, он остановился как вкопанный.
— Отец! — воскликнул он. — Отец!
— Да, отец… — отвечал пришедший.
Но вслед за удивлением Проспером овладела безграничная радость. Не раздумывая долго, он широко раскрыл объятия, чтобы броситься отцу на шею.
Но господин Бертоми оттолкнул его.
— Подожди! — сказал он.
Он вошел в камеру, и вслед за ним затворилась дверь. Отец и сын остались одни: Проспер уничтоженный и подавленный, а господин Бертоми полный гнева и угроз.
Отвергнутый этим последним своим другом, отцом, несчастный кассир в ужасном отчаянии едва владел собою.
— И ты тоже! — воскликнул он. — И ты! Ты поверил, что я преступен…
— Избавь меня от этой гнусной комедии, — перебил его господин Бертоми. — Я знаю все.
— Но я невиновен, отец, клянусь тебе покойной матерью!
— Несчастный, не кощунствуй! Твоя мать умерла, и я не ожидал, что настанет день, когда я возблагодарю Бога за то, что ее нет в живых. Твое преступление убило бы ее!
Последовало продолжительное молчание.
— Ты убиваешь меня, отец, — воскликнул наконец Проспер, — и это в ту минуту, когда мне нужно все мое самообладание, так как я стал жертвой какой-то подлой интриги.
— Жертвой!.. — усмехнулся господин Бертоми. — Хороша жертва!.. Значит, ты хочешь запятнать своими инсинуациями почтенного, доброго человека, который столько заботился о тебе, который оказал тебе столько благодеяний, который обеспечил тебе такое блестящее положение и предоставил тебе то, о чем ты даже и не смел мечтать… Довольно одной кражи, не позорь его!
— Ради бога! Отец, дай мне высказать тебе…
— О чем? Ты, быть может, хочешь отрицать благодеяния своего патрона? Однако же ты так был убежден в его расположении, что как-то даже приглашал меня в Париж, чтобы испросить у него для тебя руку его племянницы? Так, значит, и это была ложь?
— Нет, — отвечал Проспер, — нет…
— Это было год тому назад. Тогда ты любил еще Мадлену, по крайней мере ты мне так писал…
— Но я люблю ее, отец, и теперь больше, чем когда-либо! Я не переставал ее любить!
Господин Бертоми посмотрел на него с презрительным сожалением.
— Действительно так! — воскликнул он. — И все-таки мысль об этой чистой, непорочной девушке, которую ты любил, не остановила тебя от скандалов и дебошей? Любил! И ты осмеливался не краснея являться к ней после той подлой компании, с которой ты проводил время?
— Ради самого Бога! Дай мне объяснить тебе, почему Мадлена…
— Довольно, милостивый государь, довольно! Я знаю все, я уже предупреждал тебя об этом. Вчера я виделся с твоим патроном. Сегодня утром я говорил с твоим судебным следователем, и только благодаря его любезности меня допустили к тебе в тюрьму. Знаешь ли ты, что для этого меня обыскали, почти раздели донага!
Проспер больше не возражал. Он в отчаянии опустился на табурет.
— Всю нашу роскошь, — продолжал отец, — составляла честность. Ты первый из всей нашей семьи завел себе дорогие ковры работы Обюсона, и ты первый же из всего нашего рода оказался вором!
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments