Убей меня нежно - Наталья Александрова Страница 10

В следующем секторе Надежда застала гробовую тишину. Этобыло неожиданно, потому что, по сведениям Надежды, начальник сектора ЯковМихайлович Свердлин («Прошу не путать!» — всегда сердился Яков Михайлович,когда его фамилию по привычке называли не правильно), так вот, Яков Михайловичвзял две недели за свой счет по уходу за детьми или за внуками, на этот счетмнения сотрудников разделились.

Дело в том, что в жизни Якова Михайловича была большаялюбовь — его собака сенбернар Манечка. На самом деле у нее было очень длинноеиностранное имя, паспорт и родословная, но Яков Михайлович нежно называл ееМанечкой. Манечка успешно заменяла Якову Михайловичу все увлечения,несостоявшуюся карьеру, детей и вообще всех родственников, кроме жены.Говорили, что в молодости он подавал большие надежды, даже с налету защитилкакую-то блестящую диссертацию в университете, но потом, естественно из-занациональности, ни в какую приличную контору не попал, а только смог устроитьсяв институт начальником сектора, по протекции замдиректора Слуцкого, с которымдавно приятельствовал и даже дружил домами.

Как всякий нежно любящий отец, Яков Михайлович старалсяоберегать свое чадо от вредного влияния посторонних собак и безумно ревновал Манечкук ухажерам. Перед Манечкой замаячила перспектива остаться старой девой. Впоследний год собачий клуб забил тревогу. Якова Михайловича вызвали накомиссию, провели строгую беседу. Был поставлен ультиматум: сейчас или большеникогда! Появился жених — огромный сенбернар, чемпион породы. Скрепя сердце,Яков Михайлович согласился, в глубине души надеясь, что жених Манечке непонравится, и он спустит негодяя с лестницы. Но надежды Якова Михайловича неоправдались, ибо, едва увидев из окна, как жених выходит из шикарной иномарки,Манечка радостно гавкнула, а дальше процесс знакомства и всего прочего прошелкак по маслу. Через некоторое время стало ясно, что Яков Михайлович скоростанет дедушкой.

И тут возникли сложности. Как существа глубокоинтеллигентные, жена Якова Михайловича и Манечка относились друг к другу весьмакорректно до тех пор, пока Манечка не поняла, что она в интересном положении.Тогда она принялась капризничать, привередничать в еде, а поскольку мужа,который должен был бы удовлетворять ее капризы, не было рядом, все трудностидостались на долю Якова Михайловича. Естественно, что терпения жены хватилоненадолго. Кому, например, понравилось бы, если среди ночи, часа в два, когдасамый сон и у вас, и у соседей, вдруг раздается жуткий вой, а когда вывскакиваете в холодном поту, хватаясь за сердце, ваш муж, вместо того чтобыхорошенько гаркнуть на эту заразу, укладывает ее в спальне буквально на вашупостель, начинает гладить, шептать ласковые слова (ах, нашей девочке приснилсякошмар, ах, спи спокойно, моя лапочка!), а вам остается только, будучипритиснутой к стене, сжимать кулаки в бессильной злобе, имея в перспективебессонную ночь и утреннюю разборку с соседями.

В результате Манечкиных сюрпризов отношения между ней иженой Якова Михайловича безнадежно испортились, и Манечка дала понять хозяину,что эта подойдет к ее детям только через ее, Манечкин, труп, а у нее есть зубы,чтобы постоять за себя и за детей. Примерно в таком же духе высказалась и жена.

Якову Михайловичу пришлось оформлять отпуск за свой счет.Сектор вздохнул свободней. Не то, чтобы Якова Михайловича не любили, нет, втом, что не касалось Манечки, он был вполне нормальным человеком, никому немешал заниматься своим делом, а тем, кто хотел работать, даже помогал ценнымисоветами, ведь если у человека смолоду голова светлая, то и к пенсии ум никудане денется. Просто он все-таки здорово достал всех собачьими разговорами ибесчисленными фотографиями. Одна из фотографий, парный портрет размером 18х24,лежала на столе Якова Михайловича под стеклом, и злые языки говорили, что еслизакрыть у Манечки уши, представить лысину и надеть галстук, то будет вообщенепонятно, где Манечка, а где Яков Михайлович. Поэтому все очень обрадовалисьпредстоящим двум неделям отдыха, тем более что заместителем своим ЯковМихайлович оставил Валю Голубева, которому все, кроме его персональногокомпьютера, было до лампочки.

Надежда вошла и удивленно остановилась посреди комнаты. Всекторе было уныло, как на кладбище. Все сидели по своим местам и работали.Стол Якова Михайловича был пуст. Надежда в изумлении еще раз оглядела комнату ивстретилась глазами с Валей Голубевым. Он подмигнул ей и мотнул головой всторону. За столом слева сидел новый сотрудник — довольно-таки плешивый дядечканепонятного возраста и наружности и что-то записывал в толстую конторскуюкнигу. Надежда подошла к Вале и присела на табурет. Валя наклонился к ней ипрошептал:

— Ничего не говори, смотри, что сейчас будет.

На руке у дядечки пискнул электронный будильник. Дядечкавстал, убрал свою книгу в стол, запер ящик на замок, ключ убрал в карман,одернул пиджачок, сказал сам себе: «Обеденное время, можно пообедать,товарищи!» — и вышел. Надежда разинула рот. Валя захохотал.

— Вот, я говорил, что тебе понравится.

Это у нас, Надя, такой новый сотрудник теперь. Прислали изсоседнего отдела, якобы для укрепления дисциплины, а бабы наши разузнали, чтоон просто тупой, дальше некуда, и начальник тамошний перекрестился, когда отнего избавился. Вот теперь он у нас трудовую дисциплину повышает.

К Валиному столу подошла лаборантка Светка.

— Валентин Елистратович, — вообще-то все, даженачальство, звали Валю просто Елистратычем, уж больно диковинное отчество, номолодежи он этого не позволял. — Валентин Елистратович, — нылаСветка, — вы скажите ему, что нам Яков Михайлович разрешает чай пить двараза в день и сам пьет, а то я же не могу, когда он на меня так смотрит, я жеподавиться могу, я уже все тяжелые и режущие предметы подальше в стол убрала, ато я в него чем-нибудь кинуть могу. А третьего дня я сижу, конспектпереписываю, а он подкрался сзади да как крикнет: «А чем это вы занимаетесь врабочее время?» — ведь это же заикой можно на всю жизнь остаться…