Зачем дана вторая жизнь - Людмила Герасимова Страница 10

Утро началось, как обычно: термометры под мышки, укольчики в попки.

Лена наконец-то почувствовала в себе силы, достаточные, чтобы самостоятельно передвигаться по палате. Она умылась, рассмотрела себя в зеркале и осталась весьма недовольна: бескровные губы, тусклый взгляд, тёмные мешки под глазами, вокруг головы чалма из бинтов. Вспомнились строки из песни времён гражданской войны: «Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой земле», и Лена вслух сказала своему отражению:

— Ну, и кому такая красавица теперь нужна?!

— О чём ты там? — переспросила соседка.

— Да так, о своих впечатлениях! — ответила Лена.

После завтрака перед утренним обходом врачей лежали в кроватях, молчали. Заглянула медсестра, предупредила:

— Срочная операция — обход откладывается! Смотрите, чтоб не расходились, и порядок был: ничего на тумбочках и кроватях лишнего. Не расслабляться!

— Ну вот. Теперь лежи, и всё тут. Чем заниматься? — проворчала Анна Павловна. — И дети вчера вечером не пришли. Придут ли сегодня?

— Придут! И вас заберут! — заверила Лена.

— Как же! Сейчас обрадуюсь! — не сдавалась соседка. — Скучно как… И телевизор в холле не посмотришь!

Лена промолчала, думая о Максиме. Оказывается, не свободен её спаситель. И что это она себе возомнила?! Впервые почувствовала к мужчине какую-то тягу, незнакомую до сих пор. Конечно, дружила в одиннадцатом классе с Серёжкой, провожал её после дискотек, даже целовались несколько раз. Но никакого чувства она не испытывала, кроме, конечно, дружеского, и целоваться было совсем неинтересно и невкусно. После окончания школы они перестали встречаться. Серёжка видел, что Лена всё больше отдаляется: поступила на работу, появились новые знакомые и другие интересы. И он не стал надоедать, потом собрался в армию. Лена из вежливости явилась на вокзал проводить. На прощание Сергей попросил разрешения писать ей письма, зная заранее, что ответа не дождётся.

На работе молодые люди оказывали Лене знаки внимания, но она была со всеми холодна, любовные интрижки её не волновали.

Встреча с Максимом всколыхнула её душу, занимала мысли.

— Лена! Слышишь? А тебе продолжение снилось? — долетел до неё голос соседки. — Может, расскажешь?

— Да! — откликнулась она. — А на чём я остановилась?

— Вроде к своей бабушке собиралась сходить, подлечиться, ещё говорила, что она у тебя ведьма.

— Не ведьма, а ведунья, — поправила Лена.

Соседка не поняла разницы, но спорить не захотела:

— Ну, так что там дальше?!

И Лена начала рассказ, как бабка Манефа лечила её, как освободила от беременности, как утром, когда бабки не было дома, явился свёкор и потащил её за волосы домой, как напали на них всадники, срубили голову ненавистному Минаю и похитили её, взвалив на лошадь.

— Очнулась я в клети на соломе со связанными руками и ногами, рядом корова мычит, за стеной чужие грубые голоса, ржание коней. Слышу, вроде уезжать собираются. Думаю, может, забудут обо мне. Так нет! Вошёл молодой мужик огромного роста с длинными русыми волосами и красным шнурком вокруг головы, посмотрел на меня, ухмыльнулся плотоядно, взвалил на плечи и вынес на воздух, как молодую овечку.

Вижу — двор соседей моей матери, посреди три телеги. На них снопы ржи, свежие туши овец, бочки мёда, холсты, кухонная утварь, и к одной привязана корова. Меня свалили на холсты, снопами обложили, чтоб на землю не упала. Лежу и смотрю: гладкие кони чужое сено жуют, чужие мужики — их больше десяти — в хороших расшитых рубахах (в таких в деревне не ходят), с мечами на боку. Ещё четверо чужаков во двор сгоняют моих односельчан, среди них мать и братья, свекровь и Васёна, а Варнавы нет.

Выходит вперёд мой похититель — видно, он главный — объявляет всем, что теперь два раза в год будут дань собирать с каждого двора, и перечисляет, значит, что должен приготовить каждый двор к осени. Бабы и дети в рёв, мужики возмущённо гудят. А чужаки вскочили в стремена и с гиканьем и свистом пустили коней трусцой. Тронулась и телега подо мной. Я поравнялась с Васёной — она ближе всех стояла — и как закричу что есть силы. Не знаю, смогла ли услышать она меня за грохотом телег, цоканьем копыт и другим шумом, но взглянула в мою сторону.

Я лежала в снопах и тихо плакала, покидая родные места, до полусмерти напуганная неизвестностью. Мысленно прощалась с бабкой Манефой, матерью и братьями. Ехали вдоль леса не спеша, временами солнце ослепляло меня, потом пропадало в листве. Я то жмурилась, то открывала глаза, и всё плакала о своей горькой судьбе. Так я и уснула. Разбудили меня крики и топот. Спорили рядом. Я поняла, что вернулся дозор, и что недалеко ещё деревня. Решали, как поступить. Самого молодого оставили сторожить телеги и меня, все остальные поскакали через поле за добычей, — Лена умолкла, переводя дух.

— А что дальше? Рассказывай! — поторопила Анна. — Ты продолжение видела?

— Да. Стала я кричать, воды просить. Никто не подходит. Попыталась ослабить верёвки на руках и ногах — сил не хватило, скатиться вниз тоже не получилось — снопы под боками мешают. Лежу куклой наверху — надо мной на ветке воробей клювом крылышко чистит, рядом со мной лошадь фыркает, телегу трясёт, а людей, вроде, нет! Только крикнула я «спасите», как телега дёрнулась, и надо мной безусый парень возник. Глаза любопытные, корчагу показывает. А мне как пить лёжа? Усадил он меня, напоил квасом. Я ему связанные руки показываю, прошу: «Развяжи! Убегать не стану!». Присел он рядом и спрашивает: