Закон вселенской подлости - Елена Логунова Страница 10

Скрип! – донеслось снизу.

Я замолчала.

Скрип.

Пауза.

Скрип.

Пауза.

– Он возвращается! – одними губами сказала Юля и на цыпочках забежала в квартиру.

Эдик прикрыл дверь, оставив одну узкую щелочку, и мы все трое сгруппировались у нее, тревожно сопя и пытливо щурясь.

Скрип.

Из-за поворота лестницы появился человек.

Или киборг.

Скрип. Скрип.

– А с виду совсем как живой! – нашептала мне Юля.

Человек (или киборг) остановился на нашем коврике, поднял руку (или манипулятор) и придавил кнопку звонка.

Оглушительная трель над ухом меня отрезвила.

– А ну, пропустите меня, – я растолкала соседей и отважно открыла дверь.

– Здравствуйте, вы гражданка Павлова? – совершенно правильно угадал гость.

– А вы, наверное, следователь? – Я тоже проявила сообразительность. – Ой, проходите, пожалуйста.

Эдик любезно принял куртку следователя, Юля подала ему тапки. Переобувшись, гость перестал таинственно скрипеть, и я поняла, что пугающий звук производил один из его кожаных ботинков.

– Пойдемте на кухню, заодно чаю попьем, – радушно предложила я, взмахом руки отогнав подальше Юлю и Эдика.

Теплый солнечный день – подарок господа всем, а бездомным – в первую очередь.

Идейный сквоттер Егорыч сонно жмурился, полулежа на оставленной присмиревшим ручьем куче веток, как в плетеном шезлонге.

Чтобы тыл не отсырел, мудрый человек подстелил под себя многофункциональный полиэтиленовый дождевик, а под голову для удобства положил упругий валик из сапог, вложенных один в другой.

На случай, если солнышко начнет припекать, наготове был зонт, способный функционировать и как тент.

Все вчерашние обновки Егорыча показали себя весьма полезными приобретениями, и, млея на пригреве, сквоттер лениво размышлял о том, что жизнь уже налаживается и станет еще лучше, если к божьему человеку продолжат поступать чьи-то дары.

Идея еще разочек заглянуть все в тот же подъезд, как в волшебный сундучок с подарками, в контексте этих размышлений возникла естественно и развилась органично.

Бабушка Вера Григорьевна, будучи ровесницей и сторонницей коллективизации, и в рыночные времена нашла себе место в обществе. Социально активную позицию баба Вера занимала на лавочке у подъезда. С покосившейся деревянной скамьи, как с трибуны, бабушка Вера обличала многочисленные недостатки современной жизни, быта и нравов.

Голос у старушки в отличие от зрения, памяти и ног с годами слабее не стал, а выражения от времени только окрепли и сбивали не подготовленных к словесной атаке граждан не только с толку, но и с курса. Поэтому знающие люди в присутствии на посту бабы Веры старались прокладывать маршруты подальше от ее стратегической лавочки.

Накануне старушка целый день просидела дома из-за ливня, не имея возможности надзирать за происходящим в мире иначе, как посредством просмотра телевизионных программ. К сожалению, в новостях показывали все больше чужие страны и далекую столицу. Охватить заботливым взором милый сердцу родной двор через окно баба Вера тоже не могла, потому как потоки дождя сделали стекло волнистым и непроглядным.

Наутро стало солнечно. Старушка с нетерпением дождалась, пока лужи обмелеют настолько, чтобы не заливать в калоши, а с любимой лавочки хотя бы перестанет капать, и выдвинулась на огневую позицию с рулоном клеенки наперевес.

Некоторое время она развлекала себя тем, что в старый театральный бинокль разглядывала двор, оценивая урон, нанесенный ему шквальным ливнем. Если бы дворник Азиз проявил неосторожность и появился во дворе во плоти (шарканье метлы за углом баба Вера не расслышала), неравнодушная старушка нагрузила бы его работой за троих.

Впрочем, это не доставило бы ей особого удовольствия. Дворник Азиз с бабой Верой не спорил, вежливо кланялся и кротко принимал все ее ценные руководящие указания. Побеждать такого противника было попросту неинтересно.

Другое дело – соседи. Каждого из них баба Вера знала в лицо и по походке, так что все необычное и неправильное в облике и поведении замечала сразу же и могла без промедления заклеймить.

К сожалению, в трехэтажном одноподъездном домике было всего-то шесть квартир и двенадцать постоянных жильцов – маловато материала для клеймения. Хорошо еще, кобель из третьей квартиры регулярно водил к себе разных девах, а старый хрыч из шестой нелегально держал квартирантов, и пришлый люд вносил в жизнь бабы Веры желанное разнообразие.

Этим утром старушке повезло: словно компенсируя вчерашнюю скукотень, новый день щедро, как из мешка, вываливал пред очи бабы Веры незнакомцев.

Едва она обстоятельно устроилась на лавочке – застелила ее сначала клеенкой, потом пледом, а сверху еще положила подушечку, – как появился первый пришлый.

Рыжеватый смазливый блондин с хитрой рожей прошагал в чужой подъезд, как к себе домой, походя царапнув бабушку цепким взглядом и – для компенсации, наверное, – преувеличенно душевно поздоровавшись:

– Добренького утречка, бабуленька!

– И тебе не хворать, внучок! – в той же тональности напевно откликнулась баба Вера, подумав про себя: «У-у-у, чертяка конопатый! Рыжий, глаз бесстыжий!»

Не прошло и пяти минут, как из подъезда вышел другой чужак – не рыжий, непонятной масти, в кепке. Он даже не вышел, а вывалился, с крыльца едва не рухнул и дальше поплыл, как пьяный лебедь, по синусоиде.

– Залил зенки с утра пораньше! – радостно приветствовала незнакомого пьяницу баба Вера. – Ишь, нажрался, клоп вонючий!

Мужик и впрямь изрядно попахивал.

– Слесарь, что ль? – крикнула ему вслед любопытная бабушка, запоздало распознав вонь машинного масла.

Но предполагаемый слесарь ей не ответил. Ему было не до того: за кустами его шумно вывернуло, и неравнодушная баба Вера посочувствовала дворнику Азизу: мало тому было природной грязи во дворе, теперь еще и за алкашом приблудным убирать!

Нервничая, я звенела ложкой в чашке, как корова колокольцем, но следователь был невозмутим. Отодвинув нетронутую чашку, он открыл блокнот:

– Итак, Паулина Павловна…

– Полина, – перебила я. – Пожалуйста, называйте меня Полиной, я так привыкла.

– Хорошо. Скажите, Полина, вы ведь участвовали в телевизионной программе «Совет да любовь»?

– Пассивно, – я поморщилась. – Сидела в зале и смотрела.

– В зале?

– Ага. В зале смотрела в оба, а на экране потом уже вполглаза смотрела, потому что мне очень стыдно было, – вздохнула я. – Вы же видели, что там невестушки вытворяли?

– Вообще-то еще не видел, – признался следователь и, кажется, смутился. – Вообще-то я думал, что это вы были одной из «невестушек». Разве нет?