Как загасить звезду - Ольга Играева Страница 10

— Ну, — напряглась Надежда, — мне кажется, надо присмотреться к этому любовному треугольнику, там эта Сохова замутила сразу с двумя, так что могли быть эксцессы. (Костов скучно взирал на нее, подперев щеку рукой, и думал: «Романтическая натура, е-кэ-лэ-мэ-нэ… Бабам повсюду любовь мерещится…», но терпеливо внимал.) В разгар ссоры, которую из квартиры слышали практически все гости, она сама могла помочь ему прыгнуть с балкона…

— Хрупкая девушка? Как ты себе это представляешь? — подало голос начальство.

— Ну, Лосский был набравшись очень прилично, вот и эксперты подтверждают, — проговорила после паузы Надежда.

— Так ведь и Сохова приняла немало, судя по рассказам очевидцев, — заметил Костов. — Все равно он сильнее. И потом, ей же всего лет двадцать, как сказала эта Соловей…

— Ну, не знаю, — примолкла напарница. — Чужая душа — потемки. А по-вашему, если двадцать лет, значит, и мужика прибить не способна… Был же там в квартире второй любовник — этот Абдулов, автор «Вызова времени». Он, как говорят, через какое-то время тоже покинул общество — ушел в одиночестве, когда Лосский еще не вернулся. Он, похоже, после той ссоры с Соховой в квартиру вообще не возвратился, зато позже обнаружился на газоне в мертвом виде.

— Гадание это на кофейной гуще, — подытожил рассуждения Надежды Костов. — В общем, так: звони по свидетелям, езжай в «Останкино» или там куда угодно и опрашивай всех как можно подробнее — кто, когда, во сколько входил-выходил из квартиры, кто когда последним видел Лосского, кто чего говорил и так далее…

Задание Костов дал такое, что впору троим оперативникам загрузиться, но Надежда была в их конторе на новенького, и хитрый Костов пользовался тем, что девушке это невдомек. «Ничего, девка молодая, пусть поработает», — рассуждал он.

— Да, — Надежда обернулась уже в дверях. — Эксперты говорят, что на рубашке у жертвы, у самого воротника, следы от губной помады.

«Спасибо тебе, дорогая, — мысленно поблагодарил Надежду Костов. — Надеюсь, ты не забудешь поинтересоваться у Алины Соховой, какой помадой та пользуется».

Надежда ушла выполнять задание, а у Костова на столе зазвонил телефон. Даже не поднимая трубку, Костов уже знал: следователь из прокуратуры хочет сообщить, что возбуждает дело.

Жена бросила Костова как-то странно и внезапно. К тому времени они были женаты лет пятнадцать, дочери минуло двенадцать, и все у них было хорошо, лучше не бывает. Оглядываясь назад, вспоминая их жизнь и пытаясь понять, что же произошло с Ингой, он каждый раз оказывался в тупике. Непонятно. Загадка. Жена была ученым-лингвистом — увлеченным, талантливым, успешным, упоенно делающим научную карьеру, о которой всегда мечтала.

Мужчин, рассказывала ему Инга, согласно ее опыту можно разделить на две большие категории — на тщеславных и на ревнивцев-домостроевцев. Первым нравилось, чтобы жена или подруга была «крутая». Для таких именитая, заслуженная, прославленная женщина становилась предметом гордости и козыряния перед окружающими — и особенно перед друзьями-приятелями. Таких не угнетала мысль, что крутая жена что ни день встречается по долгу службы (конференции, презентации, симпозиумы и прочее) с кучей самых разных мужиков, среди которых могут попасться и интересные, и бабники, и просто корыстные соблазнители… Их по ночам не терзали картинки «моя женщина кокетничает с другим», «моей жене нравится, как этот придурок кладет лапу ей на зад», «моя подружка в постели с другим»… То есть мысль угнетала, и картинки, конечно, терзали, но совсем чуть-чуть, во всяком случае, сладкий вкус тщеславия явно перевешивал легкую горечь сомнений и страхов. Эти первые любили выходить с ослепительной женщиной в свет и ловить восхищенные взгляды окружающих — на ней и завистливые взгляды окружающих — на себе. Эти первые следили, чтобы жена одевалась по моде, и делали ей замечание, если цвет туфель не подходил к цвету колготок. Эти первые дарили жене дорогущую косметику… И кончали тем, что со временем начинали гордиться уже не только крутой женой, но и ее крутыми любовниками… С такой женщиной до конца дней не скучно, она — источник восхищения, провокатор сильных эмоций.

Ревнивцам-домостроевцам даром не была нужна никакая известная жена. Их идеалом была домохозяйка, которой они по-быстрому сделают двух-трех детей, чтобы с утра до вечера так и моталась по домашним делам, чтобы ни на что другое времени не оставалось. И никакой карьеры. Такие предпочитали, чтобы жена или подружка выглядели не очень презентабельно — не страшно, если старше их, если невзрачная, изможденная, растрепанная, не слишком ухоженная… А если при этом жена попадалась еще от природы глупая — тогда просто феерия! Главное, никто не позарится. Такие специально подсказывали жене сделать стрижку, которая ей не шла, хвалили купленные ею неудачные, или немодные, или не идущие ей шмотки, радовались, когда их вторая половина начинала расползаться, дурнеть или стареть, уверяли жену, что им нравится седина… Пусть серенькая, зато своя, эксклюзив, больше ничья, всегда под боком, привычная, никуда не денется — при такой-то внешности ей и в голову это не придет, да и рассчитывать ей уже не на что. Такие обычно, заперев жену при доме, всю молодость и зрелые годы предавались радостям адюльтера, а к старости, устав и поблекнув, возвращались в тихую пристань к верной своей домохозяйке, к «прелестям» привычного серенького домашнего секса раз в месяц — больше ни на что уже не хватало сил.

Так вот, Костов скорее принадлежал к когорте тщеславных, хотя очень тщеславным не был просто из-за природной лени. Его нимало не беспокоила блестящая карьера жены — никаких комплексов по этому поводу он не испытывал, радовался ее успехам и гордился ее достижениями в научном мире.

В квартире не смолкали телефонные звонки — звонили жене. Она часами вела по телефону научные споры и беседы. Почтовый ящик был завален посланиями от зарубежных коллег, приглашениями на семинары и съезды, письмами от научных издательств. Сама Инга пропадала на заседаниях советов, совещаниях кафедры, обсуждениях планов научной работы… Но Костова это не напрягало. Он никогда не переживал из-за неглаженых рубашек, невысушенных носков или немытой посуды — хотя жена, надо отдать ей должное, все старалась делать, как полагается записной домохозяйке, но порой просто не успевала. Костов и сам мог все это сделать — домашняя работа его в общем не унижала. К тому же подрастала дочь, которой нравилось с важным видом обслуживать отца вместо мамы…

Их с Ингой роман начался еще в школе. Инга красавицей не была, и женского обаяния особого в ней не было заметно — слишком уж начитанная, продвинутая, целеустремленная, нацеленная на будущую научную карьеру — это, в общем, неженственно. Ровесники не обращали на нее внимания — где им было увидеть в силу ограниченного жизненного опыта, что такие женщины, как Инга, обретают пик «женской формы» годам к тридцати пяти — сорока! Тогда отточенный интеллект начинает придавать особый колорит обычному женскому взгляду, глаза становятся глубокими, неисчерпаемыми и загадочными (еще бы, если дама все время думает о какой-нибудь проблеме преобразования азота, или хеджирования рисков, или неправомерности антидемпингового расследования в отношении экспорта российской горячекатаной стали в страны ЕЭС!), черты лица не расплываются, а, напротив, становятся более утонченными из-за постоянных усилий мысли и напряжения лицевых мускулов, а привычка к острым профессиональным дискуссиям и постоянная готовность к отпору конкурентам и недоброжелателям дают легкий — очень легкий! — налет изысканной стервозности, что тоже возбуждает…