Сезон охоты - Светлана Алешина Страница 10

— До свидания. Если Люда появится, пусть срочно позвонит по этому телефону.

Я достала блокнот, вырвала лист, написала номер своего сотового и протянула его подавленной мадам Ямпольской.

— Обязательно передам, — залебезила она.

Только вот ее хриплый надтреснутый голос не создан был для подобных пассажей.

Я вернулась в машину. Маринка пристально взглянула в мое лицо. Я чувствовала себя усталой и опустошенной. Наконец, не в силах вынести моей молчаливой меланхолии, она осторожно, словно боясь спугнуть чуткую лесную птицу, спросила:

— Ну что?

— Мамаша — алкоголичка, дочь — проститутка, обычная история. Ушла вчера и не появлялась. Не нравится мне это!

— Что же теперь делать? — простодушно спросила Маринка.

— Давай, Вить, опять к «Театральному». Надо кое-что еще выяснить у Светланы. Они вчера вместе с Люсей бродили. Может, Света что-нибудь знает… — Я закурила.

Маринка с сочувствием воззрилась на меня.

— Ты смотришь на меня, прямо как на боевого товарища, получившего орден героя и контузию в честном бою, — пошутила я.

— Скажешь тоже, Бойкова, — фыркнула Маринка, — я же вижу, какое у тебя лицо!

— Какое? — решила проверить я интуицию моей секретарши.

— Измордованное — вот какое! — засмеялась она.

Виктор только покачал головой.

— Измордованная морда, — подхватила я, — гарантирую вам, мои дорогие, что вы бы и минуты не прообщались с мадам Ямпольской без того, чтобы не послать ее куда подальше или не плюнуть в ее наглую пьяную рожу!

— Что, такая мерзавка?

— Да-а… — махнула я рукой.

Мы уже выбрались на центральные улицы. Растоптанный прохожими снег медленно сползал с тротуаров на дорогу. Фонари бодро поливали оранжевым сиропом эту мерзлую кашицу, хлюпающую днем под ногами пешеходов и колесами авто, а к вечеру ложащуюся на тротуары ледяным настилом.

— Весной пахнет. — Маринка опустила стекло и, высунув нос, пробовала уловить в воздухе что-то интересное.

— Ты как хищник, идущий по следу лани, — пошутила я.

— А мы и идем по следу этой Люси непонятной, — отозвалась Маринка, — знаешь, Оль, я все больше и больше склоняюсь к мысли, — откинулась она на спинку сиденья, — что это она Мишку кокнула.

— Ага, — усмехнулась я, — и в ванну его сама погрузила. Ты хоть знаешь, какие трупы тяжелые?

— А ты?

Мы глупо расхохотались.

— Просто в кино сто раз видела, — не отступала я, — представь себе, слабая женщина… А ведь Мишу худеньким нельзя назвать…

— Да-а, — с наигранной томностью вздохнула Маринка, желавшая, как видно, и дальше отпускать шуточки в лучших традициях черного юмора, — уж кто-кто, а я могу это сказать с уверенностью.

— Перебор, — намекнула я на присутствие Виктора.

Что же это получается, если он молчит, то можно о нем думать как о неодушевленном предмете и обращаться соответственно? Словно подтверждая мои слова, Виктор снисходительно хмыкнул.

— Тогда как? — допытывалась Маринка. — Кто Мишку убил?

— Мне кажется, Люся — подсадная утка. Ее попросили обслужить победителя бильярдного турнира, не сомневаясь, что таковым будет Коромыслов. Он отправился с ней к себе домой, и кто-то, кому выгодна его смерть, проник в квартиру, воспользовавшись хорошо оплаченной услугой проститутки. Может, она и дверь преступнику открыла…

— А сама ушла? — ехидно полюбопытствовала Маринка.

— На это можно только надеяться, — мрачно сказала я.

— Что ты имеешь в виду?

— Представь себе: ты убила мужика. Станешь ты разбрасывать у него свою одежду и оставлять свой парфюм?

— Может, растерялась? Может, все случайно вышло. Что, если он к ней с какими-нибудь извращениями приставал? — не унималась Маринка.

— Решил выместить на ней свою злость и досаду из-за того, что, приведенная неким таинственным Шуриком, она не соответствовала параметрам 90–60 — 90? — иронически заметила я.

— Говорят, сейчас эти параметры не в моде, — кокетливо сказала Маринка.

— А что же в моде, унисекс? По-моему, это тоже уже не актуально.

— Не знаю, что актуально, а что нет. Этих фотографов и кутюрье не поймешь! — с досадой воскликнула она. — Знаю только, что 90–60 — 90 вышли в тираж.

— И все-таки, — вернулась я к прежнему разговору, — как-то не укладывается у меня в голове, что Люся эта могла сначала ударить Мишку, а потом еще и перерезать ему горло. Представь: кто-то тебя достал, приставал к тебе, как ты сказала, с извращениями, хотя мне трудно вообразить себе такое извращение, на какое бы не отважились эти девицы за лишнюю зеленую купюру…

— Ну, приставал, — стала в оборонительную позицию Маринка. Она любую дискуссию почему-то воспринимала как покушение на свое драгоценное «я», — дальше что?

— Я бы, например, ограничилась ударом. Собрала бы вещички — и бежать. Неужели Мишины приставания могли разбудить в Люсе, обычной шлюхе, привыкшей к каждодневным унижениям, кровожадного зверя? Зачем ей перерезать ему горло?

— А ограбление? Ты забыла? — нашлась Маринка, решившая до конца отстаивать свою точку зрения.

— Сомневаюсь, — скептически процедила я.

— В чем? В том, что это действительно ограбление, или в том, что ради того, чтобы украсть несколько ценных вещей, Люся отважилась на убийство?

— Да ты прямо Шерлок Холмс: все раскладываешь по полочкам, — усмехнулась я.

— Есть у кого учиться, — намекающе заявила Маринка.

— Не верится мне, что это она перерезала Коромыслову горло. Она прекрасно знала, что множество людей видели, как Миша уводил ее из клуба. Зачем ей так рисковать? И почему она оставила свои вещи в Мишиной квартире?

— Я же сказала, растерялась, обалдела, когда увидела Мишку убитым, — не сдавалась Маринка.

— Налицо противоречие, — спокойно возразила я, — если, как ты говоришь, она перерезала ему глотку, причем сделала это сознательно, то эта ее предумышленность не вяжется с ее «растерянностью», пребывая в каковой она забыла в Мишкиной ванной трусы свои, да простится мне этот натурализм, и флакон духов. Если же это не она убила Коромыслова, то напрашивается вопрос, кто? И опять же почему в его квартире оказались ее вещи? Какова вообще ее роль во всей этой истории?

— А вот это мы и должны выяснить, — деловито подытожила Маринка.

Виктор остановил машину. По тротуару в своей обычной разбитной манере прогуливались проститутки. Они стреляли глазами по окнам проезжающего автотранспорта, переговаривались, сопровождая реплики вульгарным хохотом, демонстрировали кричащие туалеты, имевшие целью привлечь внимание.