Комбатант - Александр Бушков Страница 10

Вот теперь на лице циркача наконец мелькнула тревога, онзамолчал, поглядывая исподлобья настороженно и зло — ага, почуял запах палёногои решил держать язык за зубами, не вступать в словесные баталии, чтобыненароком не сболтнуть чего не следует…

— Вы убили офицера русской политической полиции, —продолжал Бестужев. — И сотрудника аналогичной императорско-королевскойконторы. Юриспруденцию вы, насколько я знаю, не изучали, но всё равно, примернодолжны представлять, как реагирует на подобные забавы здешняя Фемида.

Он выразительно провёл пальцами свободной руки по горлу идёрнул кистью вверх, словно затягивал воображаемую петлю.

И продолжал:

— Виселица, конечно, не гарантирована — но в любомслучае, тюремный срок будет таким, что выйдете вы на свободу уже стариком. Есливообще выйдете. Пожизненная каторга в здешнем уголовном уложении вписана…

— Я никого не убивал, — насупясь, бросил Жак.

— Того, что был в парадном — быть может, — сказалБестужев. — Но мой друг и сослуживец был убит в квартире одним из вашихножей. У него слишком специфическая рукоять, чтобы ошибаться.

— Эта фирма, «Киршбаум и Лейте», производит чёртовууйму таких ножей…

— Именно таких?

— Да. Это наборы для циркачей, вы их найдёте в любомшапито Европы, где есть метатели…

— А отпечатки пальцев?

— Вздор! Нож мог украсть кто угодно. У вас естькто-нибудь, кто смеет уверять, будто меня там видел?

— Ну, разумеется, — сказал Бестужев. — Вашаочаровательная ассистентка. Час назад мы её взяли на выходе из Пратера. На нейбыло бежевое платье с отделанным кружевами круглым вырезом, белая летняя шляпкас украшением в виде букетика искусственных ландышей, при себе она имела чёрныйридикюль с серебряной отделкой и ручкой из переплетённых металлических колец…Каюсь, я был с ней резок и груб, я значительно преувеличил те кары, которыемогут обрушиться персонально на неё. И она испугалась, занервничала, сталаужасно словоохотливой, ей чертовски не хотелось одной отдуваться за всех, покаваша банда будет расхаживать на свободе. Ах да, вы же не знаете… В ту ночь оназа вами следила. Женщины ревнивы, уж вам-то следовало это помнить… Она решила,что вы под романтическим покровом ночной мглы отправились на свидание — и ехалаза вами следом до Кунгельштрассе. Видела, как подъехал Гравашоль со своимиголоворезами, как вы все вместе скрылись в парадной. Убийства она не видела,конечно, — но её показаний суду будет достаточно…

— Бред… — процедил Жак, но в его голосе Бестужев срадостью услышал панику.

И лихо солгал:

— Мы нашли извозчика, который её вёз на Кугельштрассе иобратно. Мадлен запомнила номер, вы же знаете, что у неё отличная память нацифры, она даже вела вашу семейную бухгалтерию, верно? Она у нас, Жак. И похарактеру, по складу души она не похожа на Жанну д'Арк, особенно если учесть,что никакой пламенной любви с её стороны и не было, она всего-навсего видела ввас гарантию житейской стабильности, надежду на будущее обеспеченноесуществование. Сейчас, когда её планы рухнули, она будет думать только о том,как бы вырваться самой. И ради этого даст против вас какие угодно показания.Или вы станете меня уверять, что Мадлен — натура, исполненная самой высокойверности, готовая на самопожертвование? А?

Циркач хмуро молчал. Судя по его лицу, подобных чувств заМадлен он не предвидел изначально…

— А вот теперь — главное, — сказал Бестужевнапористо. — Я вам не дам ни единого шанса на политический процесс. Ниединого шанса стать политическим заключённым. Сплошная уголовщина, месье. Божеупаси, никто не станет вас обвинять в убийстве русского жандарма. Покойный, какявствует из его паспорта, был приват-доцентом, то есть скромным учёным вневысоких чинах. Сугубо мирная, насквозь штатская личность, не имеющая никакогоотношения к специальным службам.

— И зачем бы мне его убивать? — бросил Жак.

— Вы, правда, не поняли? — осклабилсяБестужев. — Ревность, зеленоглазое чудовище из гениальных пьес Шекспира…Он посетил балаган — и пленился Мадлен. Стал ухаживать, дарить подарки, онивстречались… Ну а вы из пошлой ревности его убили. Только и всего. По рядупричин австрийской тайной полиции выгодно придерживаться именно этой версии,они меня поддержали целиком и полностью. Ну а Мадлен, если с ней немногопоработать, будет на суде со всем пылом тоже придерживаться именно этой версии.Так что сомнительная слава политического узника вам не светит, милейший.Заголовки газет будут совершенно иными: «Циркач зарезал русского учёного,приревновав его к своей ассистентке!», «Ревнивый французский монстр изПратера!». Примерно так. Судиться вам, как уголовнику, сидеть с уголовниками —вот суровая проза вашего будущего…

Он зорко наблюдал за сгорбившимся на полу человеком. И срадостью подмечал характерные признаки — навидался этой мгновенно подступающейпонурой сутулости, безнадёжности в позе и взгляде. Сидевший перед ним субъектбыл умён, а потому уже понимал, что оказался в самой безнадёжной ситуации…

— Имеете что-нибудь сказать? — поинтересовалсяБестужев.

Циркач угрюмо молчал, буравя взглядом пол, покрытыйдешёвеньким пёстрым ковриком из лоскутьев. «К ножам он не бросится, —прикидывал Бестужев, — должен понимать, что находится в крайне невыгоднойпозиции и выстрелить я успею раньше.»

И предложил:

— Хотите подойти к окну и убедиться, что мои агентынеподалёку?

— Не хочу, — буркнул Жак.

— Судя по вашему немногословию, вы уж понимаете, чтовлипли самым серьёзным образом?

— Шпики чёртовы… Кто мог знать…

— Всем свойственно ошибаться, — пожал плечамиБестужев.

Жак вскинул голову:

— Почему вы не везете меня в полицию?

— Так-так-так… — протянул Бестужев. — Вижу,вы уже начали размышлять и прикидывать… Это хорошо, месье Живая Молния, этопросто прекрасно… Давайте откровенно. Моя профессия в том и заключается, чтобыловить и отправлять за решётку таких, как вы, без различия политическихплатформ, идейных направлений и оттенков программ. У меня к вам есть и личныесчёты — вы убили моего друга и сослуживца, который один стоил тысячи таких, каквы… Но я готов наступить на горло своим личным и профессиональным чувствам. Вамдьявольски везёт, Жак… Дьявольски, — повторил он с неудовольствием. —Сложилось так, что моему начальству сейчас важен исключительно аппаратШтепанека. Аппарат ему нужен настолько, что мне поручено даже предложить торг.Вас не тронут. Вам дадут возможность беспрепятственно скрыться отсюда. Я бысвоей рукой, с величайшим удовольствием пристрелил вас при попытке к бегству…но я офицер и вынужден повиноваться дисциплине и приказу. Вы останетесь насвободе, мы ни словечком не обмолвимся о вас австрийцам… но вам должно бытьпонятно, чего я потребую в обмен?