Три пятнадцать - Джослин Джексон Страница 10

Мози опустилась на колени, чтобы снять с мамы кроссовки, а я взялась за Лизину кисть, которая со здоровой стороны, глянула на часы. Лиза ссутулилась и смотрела в никуда, а вот если верить пульсу, неслась, как горячая лава по склону.

– Лиза, Лиза, это ты? – позвала я, наклонившись к ее лицу. Она и бровью не повела.

– Пульс высокий? – спросила Мози.

Я повернулась к ней и растянула губы в улыбке:

– Не беспокойся! Он уже снижается. Минуты через три измерю снова. Не упадет – отвезем ее в больницу, а порядок позже наведем.

– Слушай, вряд ли этим костям не одна сотня лет. Если, конечно, первые поселенцы не шили плюшевых уточек-погремушек.

– Шить люди умеют с незапамятных времен, – резко ответила я, но, если честно, обрадовалась, что Мози хватило пороху съязвить и закатить глаза: проснись, мол, Босс!

Я достала из комода чистые треники, мягкую футболку, и мы с Мози вместе стянули с Лизы заляпанную зелеными пятнами одежду. На инсультную левую ногу даже смотреть не хотелось: она куда тоньше здоровой правой. С левой стороны даже бедра кожа да кости.

Вялая и безвольная, как тряпичная кукла, Лиза позволяла себя переодевать. Пока мы натягивали ей чистые носки и вычесывали грязь из волос, пульс пришел в норму. Она повесила голову – прежняя своенравная Лиза, боровшаяся со мной на лужайке, исчезла. Когда мы с Мози укладывали пассивное стофунтовое тело поудобнее, я уже сомневалась, что мимолетное возвращение прежней Лизы мне не пригрезилось.

– Спи, Кроха! – проговорила я, накрыла ее одеялом и поправила подушку. – Мози, позвони миссис Линч! Попроси прийти не после обеда, а прямо сейчас.

– Ладно.

Вид у Мози был чересчур задумчивый, и я добавила:

– Твоя мама вышла из берегов, но то, что ты прогуливаешь школу, я заметила. Об этом мы еще поговорим!

Так у Мози возникли проблемы поважнее Лизиных слов, и звонить она чуть ли не побежала. Подростки вообще такие. Любая старшеклассница забудет даже о ядерном апокалипсисе, если пристально взглянуть ей на подбородок и спросить, не прыщ ли там зреет.

Я вышла в коридор и отправилась на поиски Тайлера. В гостиной его не оказалось. Толкнув распашную дверь на кухню, я увидела, что дверь черного хода раскрыта, а Тайлер стоит на заднем дворе с сотовым в руке.

– Кому ты звонил? – прокурорским голосом спросила я.

– Рику Уорфилду, – ответил Тайлер.

В тот момент я с удовольствием застрелила бы его и бросила труп в яму от выкорчеванной ивы. Рику Уорфилду археолого-полтергейстскую байку не скормишь. У того горшок куда шустрее, скороварка прямо.

Будто со стороны, я услышала свой голос, на полной громкости:

– С каких пор «Ничего, едрить твою!» означает «Пожалуйста, позвони шерифу»?

– Да елки-палки, Джинни, надо же было кому-то позвонить, – покачал головой Тайлер. – Он сейчас приедет. Давай огородим дом лентой!

– Господи, мы еще не знаем, совершено ли здесь преступление! Или ты желтую коповскую ленту вместе с пилой возишь?

– У меня изолента есть, – чуть ли не с надеждой проговорил Тайлер.

– Здесь не «Место преступления Майами», лейтенант Кейн! – рявкнула я. Тайлер заметно сник, а я злорадно подумала: «Получил?»

Протиснувшись мимо Тайлера на бетонную плиту, гордо называвшуюся террасой, я посмотрела на открытый серебряный сундучок в глубине двора. Сейчас приедет шериф Уорфилд и начнет хватать своими ручищами косточки в складках желтого одеяла. Мне его не остановить. Взгляд скользнул к истлевшей линялой тряпке.

Ноги принесли меня к сундучку, будто осененные собственной догадкой, которую решили проверить, не заручившись одобрением мозга. Я нагнулась и взяла тряпку обеими руками. Детское платьице! Я вертела его, пока не нашла ворот, а с ним и бирку. «Кидворкс». Я стиснула платье так, что пальцы свело, а выпустить не могла.

Я знала это платьице, отлично знала. Я сама купила его для Мози, Лизиной девочки, вместе с одеялами, пушистыми носочками и пижамой. Дело было пятнадцать лет назад, а сейчас платье поблекло, покрылось грязью и серо-зеленой осклизлой плесенью. Предаваться воспоминаниям не хотелось, но оборки на подоле я не забыла. Как их забыть? В этом платьице я в последний раз видела свою внучку, прежде чем они с Лизой исчезли.

Помню, я надевала это платье на девочку, когда ей и месяца не было. Лысая как яйцо, она по-лягушачьи поднимала к животу пухлые, в складочках, ножки. Изнуренная Лиза, ссутулившись, сидела на диване. Девочка капризничала, только ее фасоны капризов мне были чисто цветочки. Я вытерпела детский вопль-фестиваль Лизы Слоукэм и ни разу не сбросила ее с железнодорожного моста и не съела, как хомячиха свое потомство. С таким гундежем я уж как-нибудь справлюсь. По мне, ребенок был паинька. Милая, но не слабенькая – так я о ней думала.

– Лиза-кроха, я повожусь с ребенком, – сказала я. – Можешь выйти во вторую смену.

– Босс, у тебя завтра работа.

– У тебя тоже. Будешь весь день нянчить ребенка, соберешься с мыслями и наконец придумаешь имя. А то зовем ее деткой, будто никто до этого не рожал детей. Если в ближайшее время не определишься, нареку ее Гретхен, чисто назло тебе.

Когда детка заснула, я перенесла колыбель в Лизину комнату. Переодевать ребенка не стала: розовое трикотажное платьице было мягче мягкого. Лиза спала крепче своей детки – на спине, разметав руки по подушке. Она сама была детка: кожа упругая, нежная, даже под глазами.

Через несколько часов я проснулась: Лиза с шумом возилась в своей комнате. Девочку я не слышала, впрочем, громко она никогда не плакала, и я не забеспокоилась, просто перевернулась на другой бок и уснула.

Наутро в доме было тихо, а у Лизы закрыто. Я решила, что дочь и внучка спят, ведь малыши нередко день с ночью путают. Я почти бесшумно оделась и проглотила овсянку с бананом.

Вечером, когда я вернулась из банка, дом показался пустым, а воздух мертвым. Я заглянула к Лизе: шкаф раскрыт настежь, на перекладине свободные плечики, обе пары любимых Лизиных джинсов и большой красный рюкзак, который она хотела приспособить под сумку для пеленок, исчезли. Я выдвинула ящики. Не хватало белья, носков, футболок; в колыбели – желтого одеяла и плюшевой утки с колокольчиком в животе, которая спала в ногах у девочки.

Я упала на колени перед квадратным ковриком, на котором прежде стоял Лизин серебряный сундучок. Она вытащила все свои сокровища и свалила в большую кучу – записки от школьных приятелей, засушенные цветы, свидетельство о рождении Девочки Слоукэм, где в графе «мать» стояло «Лиза Слоукэм», а в графе «отец» – ничего. Лиза твердила, что отец ребенка – высокий симпатичный парень. Он, мол, управлял чертовым колесом на воскресной ярмарке, где она побывала с так называемой подругой Мелиссой Ричардсон. Имени парня Лиза якобы не помнила, а мне было легче думать, что она просто не хочет его называть.