Братство рун - Михаэль Пайнкофер Страница 10

Но Мэри не будет там свободна. Причиной ее путешествия в Шотландию была ее свадьба с Малькольмом Ратвеном, молодым шотландским лэндлэрдом, чья семья сильно разбогатела. Согласие на брак было дано, но Мэри об этом даже и не спрашивали. Это было одно из тех предложений руки и сердца, какие привычны в благородных семействах, — ради обоюдной выгоды, как говорится.

Конечно, Мэри возражала. Конечно, она говорила, что не хочет выходить замуж за человека, которого не знает и не любит. Но ее родители считали, что любовь — чувство обыденное и его значение безмерно преувеличено. Обручение их дочери с молодым лэрдом [5]Ратвеном было чрезвычайно желательно. Семья Мэри принадлежала не к самым богатым благородным родам, и данный союз означал как материальный, так и общественный подъем. Обоим этим аргументам родители Мэри придавали весьма большое значение.

Мэри по-прежнему упиралась.

Изо всех сил она сопротивлялась этому соглашению, когда Элеонора Ратвен, мать лэрда, прибыла в Англию, чтобы повидать собственными глазами будущую невестку. Мэри чувствовала себя настоящей скотиной, которую продают на рыночной площади, и она упрекала своих родителей в том, что они продали ее за привилегии. Тем самым она все же переступила рамки приличия, а торговля с взаимовыгодными условиями была делом решенным. Малькольм Ратвен получил прекрасную молодую жену, а Эгтоны сбыли с рук свою строптивую дочь, пока она не сумела доставить им еще больших хлопот.

Мэри никогда не была такой, какой ее желали себе видеть ее родители. Она не была одной из тех принцесс-паинек, которые обожают балы и общественные приемы и хотят лишь понравиться молодому эрлу [6]или лэрду.

Ее интересовали совсем другие вещи.

Уже с детских лет она охотнее проводила время за книгами, нежели среди новых платьев, и с большим удовольствием совала свой нос в романы, вместо того чтобы предаваться пустой болтовне. Ее сердце принадлежало написанному слову, что не могло не пойти ей на пользу. Литература показывала ей мир, в котором такие слова, как благородство и честь, еще имели свое значение.

Книги ли разбудили в Мэри страсть к романтизму и сильным чувствам, или же она просто нашла в них то, чего давно искало ее сердце, — она не знала. Но у нее всегда было желание стать женой мужчины, который женится на ней не из-за ее положения, а потому что искренне полюбит ее.

Однако для подобного романтизма в высшем обществе не было места. Оно кропотливо создавалось клеветой, интригами, подковерной борьбой за власть, которая разворачивается за спиной противника, и политическими ходами. Одним из таких ходов и была свадьба Мэри с Малькольмом Ратвеном.

Лишившись иллюзий, Мэри должна была признать, что любовь и искренность были вещами, безвозвратно оставшимися в прошлом. Лишь в своих книгах она еще встречала воспоминания об этом, в прозе и поэзии, рассказывающих о таком времени, которое прошло полтысячелетия назад…

Вдруг тряска прекратилась. Они остановились, и Мэри слышала, как кучер спускается с козел и подходит к ним.

— Миледи?

Мэри отодвинула в сторону занавеску окна, чтобы выглянуть наружу.

— Да, Винстон?

— Миледи просила меня дать ей знать, когда мы достигнем Пограничного края. Это вон там вдали, миледи.

— Очень хорошо. Спасибо, Винстон. Я сойду здесь.

— Вы уверены, миледи? — Кучер, кажущийся несколько неотесанным мужчиной с бледным лицом, раскрасневшимся от холода встречного ветра, изобразил обеспокоенность на лице. — Дороги здесь не вымощены, и нет перил, за которые миледи могла бы крепко держаться.

— Я дворянского происхождения, но не из сахара, — поучила его с улыбкой Мэри и намерилась выйти из кареты. Этим она доставила бедному Винстону, который состоял на службе у ее семьи в Эгтоне, порядочное неудобство, потому что у него появилось сразу множество дел: открыть дверцу кареты, откинуть маленькую ступеньку и помочь своей госпоже сойти вниз.

— Благодарю, Винстон, — сказала Мэри и одарила кучера улыбкой. — Я немного пройдусь пешком.

— Могу ли я сопровождать миледи?

— Не нужно, Винстон. Я умею ходить одна.

— Но ваша матушка…

— Моей матушки здесь нет, Винстон, — уверенно возразила Мэри. — Все, о чем она печется, это то, чтобы ее товар был доставлен в целости и сохранности в замок Ратвен. И я знаю, как об этом позаботиться.

Кучер смущенно опустил взор. Как слуга он не привык, чтобы с ним говорили так откровенно, и Мэри тут же пожалела, что привела его в смущение.

— Все хорошо, — сказала она мягко. — Я сделаю только пару шагов. Пожалуйста, оставайся возле кареты.

— Как изволите, миледи.

Кучер поклонился и освободил дорогу. Мэри, чье пальто и бархатное платье совершенно не подходили к окружающей обстановке, ступила на обочину дороги и окинула взором бескрайний простор, который открывался по ту сторону неровного нагромождения камня и глины.

Это был приветливый пейзаж из сочно-зеленых холмов и долин с крошечными пятнышками рыночных площадей, лугами, пастбищами и реками. Дома были построены из камня, а их каменные трубы поднимали в небо узкие клубы дыма. На лугах паслись стада. Тут и там солнечный свет пробивался сквозь завесу облаков и рисовал золотые пятна на мирном ландшафте.

Мэри была поражена.

Ей говорили, что вид на Пограничье создавал у каждого путешествующего по Шотландии впечатление о суровости и дикости, которые ожидают его на севере. Около двадцати миль южнее римский император Адриан велел воздвигнуть вал, отделивший цивилизацию на юге от варварства на севере уже около 1700 лет назад, и слава грубой и дикой страны прочно прилепилась к Шотландии. Но Мэри не могла обнаружить и малой толики мрачности и скудности, о которых рассказывали на юге.

Перед ней лежала плодородная и богатая растительностью страна. Были тут и леса, и зеленые луга, то там, то тут мелькали последние уцелевшие пашни. Мэри ожидала, что вид на Пограничье испугает ее, однако об этом не могли идти и речи. Наоборот. Картина этой очаровательной страны с ее мягкими холмами и долинами вызывала у нее утешение, и за короткий, незаметный миг у нее появилось чувство, что она оказалась снова дома после продолжительного отсутствия.

Однако это чувство почти тут же пропало, и Мэри окончательно стало ясно, что она оставляет позади себя все, что было ей когда-либо дорого. Перед ней лежала неизвестность и чужбина. Жизнь с нелюбимым человеком в стране, которую она не знала. Прежняя меланхолия вернулась к ней и тяжким бременем легла ей на сердце.

Мэри развернулась и с подавленным настроением пошла обратно. Ее камеристка Китти предпочла ждать в карете. В отличие от Мэри, ей пришлось бы крайне по душе выйти замуж за состоятельного шотландского лэрда и знать, что остаток своей жизни она проведет в замке, окруженная роскошью. Мэри же, напротив, была невыносима эта мысль. Ей даже становилось дурно. Что значило все это богатство, думала она печально, если при этом не возникали истинные чувства?