Тайна под дубом - Марина Елькина Страница 10

— Правильно! — поддержал его Толик. — Значит, сегодня будет еще один рисунок!

Ребята прождали весь день. Не сосчитать, сколько раз спускался Толик к почтовому ящику. Газету принесли. А рисунка не было.

— Ну вот! — расстроился Лешка. — Забыли нарисовать? Или бабушкам самим надоело играть?

Бабушки весь день просидели дома, у телевизора. Они обсуждали какие-то передачи, возможные варианты конца у сериала и снова вспоминали детство.

Как будто они вообще к рисункам никакого отношения не имели! Лешка был просто восхищен их невозмутимостью.

Поздним вечером Толик сказал, что еще разок спустится к почтовому ящику.

— Не теряешь надежды? — усмехнулся Лешка.

— Не теряю. Должен быть рисунок.

Толик угадал. Рисунок появился.

Мальчишки склонились над альбомным листом.

Толик наморщил лоб:

— Что это?

— Н-да! Бабушки стали художниками-авангардистами.

— Кем-кем?

— Авангардистами. Это которые рисуют непонятно, символами.

— Какие же тут символы? Переплетенные линии.

— И долгожданный крестик.

— Где?

— Да вот тут, на одной из линий.

— Что же это за линии?

— Может, пойти сейчас к бабушкам и спросить? Пусть расшифровывают свои рисунки.

— Так нечестно, — улыбнулся Лешка. — Игра есть игра. Надо самим догадаться.

— Давай пойдем с самого начала, — согласился Толик. Хотя у меня уже голова от этих загадок болит.

— Думаешь, у меня не болит? Я себе и представить не мог, что на каникулах займусь поисками клада, который спрятала собственная бабушка.

— Тащи сюда все рисунки, будем думать.

— Мальчишки разложили на столе все четыре рисунка. Первый — дом, второй — парк, третий — дуб и четвертый — непонятный.

— Может, и этот рисунок не последний? — предположил Толик.

— Последний, — уверенно возразил Лешка. — Тут крестик. Значит, клад совсем близко.

— Дом, парк, дуб, линии… — как заклинание, несколько раз повторил Толик. — Дом, парк, дуб…

— Корни! — воскликнул Лешка. — Не линии, а корни! Корни дуба! Клад под дубом, а не на дубе!

— Ну, ты голова! Конечно! Это корни! Видишь, какие узловатые! Как мы сразу не догадались? Значит, завтра отправляемся на поиски! Только как же мы клад раскапывать будем? Чем?

— Ну, чем раскапывают клады? Лопатой, конечно.

— А где мы возьмем лопату?

— А у твоей бабушки ее нет?

Толик с сомнением покачал головой:

— Что-то не замечал никогда. Погоди, пойду спрошу.

Лешка в возбуждении заходил по комнате. Надо же! Близка разгадка! Очень близка!

— Толик в это время спрашивал у бабушки про лопату.

— Есть лопата, — ответила Вероника Аркадьевна. — На даче.

— А дома?

— А зачем? Я здесь грядок не вскапываю.

А мы можем завтра на дачу за лопатой съездить?

— Вот еще придумал! Из-за лопаты в такую даль тащиться. Соберемся спокойно, может, на следующей неделе съездим.

— На следующей неделе? — разочарованно протянул Толик, но настаивать не стал, все равно бесполезно.

Он вернулся в комнату и сказал Лешке:

— Ничего не понимаю. Лопата на даче. Взять ее можно только на следующей неделе. Такое впечатление, что они специально нас мучают, время тянут, чтобы мы подольше клад не нашли.

— Может быть и так. Только мы их перехитрим. Главное, кто нас с лопатой в парк пустит? — Лешка поежился, вспомнив, как дергал его за ухо тот дядька со шлангом. — Раскопать клад мы должны незаметно.

— Это понятно. Но копать-то нечем!

— Надо поискать. Неужели в доме твоей бабушки не найдется какого-нибудь острого предмета, небольшого, но который сможет заменить нам лопату?

— Вот уж не знаю! У бабушки тут сплошной антиквариат. А антикварной саперной лопатки я у нее не видел.

— Задают задачки! — проворчал Лешка. — Хоть бы тогда решать помогали! А то только мешают!

Как-то обидно останавливаться в тот момент, когда раскрытие тайны уже так близко!

— Ладно, не расстраивайся, — обнадежил его Толик. — Утром весь дом перевернем, а что-нибудь взамен лопаты разыщем! Давай ложиться спать.

— Я хочу дневник дальше почитать. Дневник — это не игра, это серьезно. Как ты думаешь, ответит нам кто-нибудь на письмо или нет?

* * *

Май, 1943 год.

Сейчас мы догоняем остатки какой-то фашистской дивизии, выбиваем их из сел. Продвигаемся медленно, потому что наш полк пока остается в резерве.

С передовой приносят хорошие вести. Много пленных. Ходят слухи, что даже немецкого генерала захватили.

Я у нашего капитана об этих слухах спросил, а он только сердито отмахнулся и посоветовал не развешивать уши, опытному солдату это не пристало.

Вчера произошел досадный случай — Борису отдавило телегой ногу. Досадный потому, что это не боевое ранение, а в госпиталь теперь все равно отправят.

Как так получилось? Артиллерийское орудие помогал на телегу грузить, лошадь в сторону рванула, телега перевернулась, и нога Бориса осталась под колесом. Все остальные целы и невредимы, а Борис…

Лежит теперь на последней телеге, нога распухла, посинела. Нам бы только до ближайшего госпиталя добраться.

Дни стоят холодные. Заморозки по ночам, трава инеем покрывается.

Сейчас, наверное, все цветет — вишни, яблони, сливы. Померзнет, плодов не будет. Какой у нас сад был! Отцовский еще. Яблоням там уже не один десяток. Теперь и от сада ничего не осталось. Одни головешки. Только в самом углу уцелел куст смородины.

Борис в телеге мерзнет. Ему ведь теперь лишний раз не пошевелиться. Я ему свою гимнастерку отдал, так теплее будет.

Он и брать гимнастерку не хотел. Ты, говорит, закоченеешь совсем.

Чудак! Я-то двигаюсь, а движение согревает. Еле уговорил. Теперь топаю в шинели на голое тело, но это не беда.

Бориса все жалеют. Кто сало ему отдает, кто фляжку, кто курево. А он злится. Не хочет, чтобы его жалели. Он вчера мне так сказал:

— Обидно, брат! Пока отступали, я на ногах был. А теперь наступаем, фрица гоним, а я валяюсь в телеге.

Я уж постарался его успокоить. И конечно, не сказал, что сам не меньше его переживаю. Мы ведь вместе с самого первого фронтового дня.

Я такого друга, как Борис, и не имел никогда. Все вместе. Такая дружба, наверное, только на фронте и бывает.