Дети Белой Богини - Наталья Андреева Страница 10

Увидев его на пороге, теща слегка удивилась. Вниманием зять не баловал, приходил крайне ред­ко. Капитолина Григорьевна была полная, видная женщина с огромными натруженными руками. Всю жизнь она проработала ткачихой, вышла на пенсию, но руки эти и теперь никогда не остава­лись в покое. Если не были заняты работой, бес­покойно теребили край передника или ворот ха­лата. И от этого ему все время казалось, что теща нервничает и что-то скрывает.

Завьялов уставился ей в лицо, как на допро­се, и спросил:

- Маша здесь?

- Нет. - Рука метнулась к золотой цепочке на полной шее, пальцы начали нервно ее крутить.

Дети Белой Богини

- Как это - нет? Она три часа назад ушла, ска­зала, что пойдет сюда! А ну-ка, пустите!

Капитолина Григорьевна невольно попяти­лась, он вошел в прихожую и закричал:

- Маша! Маша, ты здесь? Я пришел за тобой!

- Она здесь была, — начала объяснять теща, — но недолго.

- Вот как? И куда она ушла?

- Сказала, что на рынок.

- Ах, да! Сегодня же суббота! Но на рынок мы ходим вместе!

- Саша, я не знаю, что там у вас произошло, но...

- Хватит вам врать, Капитолина Григорьевна! Где моя жена? Где? Отвечайте! Вы знаете, я по лицу вижу!

- Маша звонила... - испуганно забормотала она, - но я...

- Кому?

- Не хочешь ли ты сказать, что я подслушива­ла? — обиделась теща.

- Не хочу ли я сказать?! Да я это знаю! Вы до сих пор считаете ее маленькой! У вас в квартире параллельный телефон! Вы и в детстве ее под­слушивали, и сейчас подслушиваете! Все интри­ги против меня плетете!

- Саша! Машенька говорила, что ты болен, но...

- Кому она звонила?!

- Она называла его «Герман Георгиевич». Я думаю, что...

Не дослушав, он выскочил из квартиры. Маша звонила Герману! Так и есть! Что между Ними? Между женой и бывшим другом? Он так и подумал о Германе - бывший друг. Из-за Маши. Зна­чит, мужу она в интимной близости отказывает, ищет отговорки, бережет себя для любовника. Вот в чем причина, а вовсе не в его болезни! А как она смотрела на Германа там, в больнице! Неуже­ли же думают, что он, Зява, слепой? Глухой - да, но не слепой!

Ревность накрыла с головой, словно морская волна. Захлебнулся жгучей обидой. На улице хо­тел было поймать такси, чтобы побыстрее доб­раться до Долины Бедных, но вспомнил, что не взял деньга. Пришлось' идти пешком. Они сгово­рись против него. Маша и.Герман. Жена и друг. Встречаются тайно, занимаются любовью. И пле­тут интриги. Неужели же хотят упрятать его в су­масшедший дом? Для того и рисунки воруют. Не выйдет! Не будут они вместе!

...Калитка была не заперта, но входная дверь закрыта на ключ изнутри. Завьялов барабанил в нее кулаками, крича при этом:

- Открой, я знаю, что она здесь! Открой! Наконец дверь распахнулась, на пороге появился Герман. Босой, рубашка не заправлена в джинсы, застегнута только на две пуговицы. Вид­но было, что одевался он наспех. Поежившись от хлынувшего в распахнутую дверь холода, Гора­нин растерянно спросил:

- Что случилось?

- У тебя моя жена! Вот что случилось! Где она?! Ах, у тебя в постели? А ну-ка, пусти!

И с неизвестно откуда взявшейся силой Завь­ялов отпихнул Германа и кинулся к лестнице, ведущей на второй этаж.. Он знал, где находится спальня. Она там. Маша. Маша-а-а-а!!!

- Сашка! Ты с ума сошел! Мать твою! - кри­чал Герман, бросившись следом.

Но он оказался проворнее. Взлетел по лест­нице и рывком распахнул дверь спальни. И тут Горанин, догнав, схватил его за плечо, дернул рез­ко. Завьялов успел разглядеть в постели перепу­ганную блондинку. Бледную, худосочную, чем-то похожую на Машу. Но не Машу. Увидев его, блондинка испуганно вскрикнула и натянула оде­яло до самого носа. Разглядеть, что из одежды на ней ничего нет, он все-таки успел.

- Извините, - пробормотал Александр, и в следующую секунду Горанин захлопнул дверь и потащил его обратно к лестнице, ругаясь:

- У тебя крыша поехала! Псих! Убил бы тебя! Псих ненормальный!

Уже в самом низу, на первой ступеньке лест­ницы, Завьялов неожиданно для себя резко раз­вернулся и ударил Герману по уху. От души, с на­слаждением. Тот растерялся. Потер щеку и рас­теряно спросил:

- Зява, да ты что?!

- Где Машка?! Где?!

- Ну, ты даешь! Вот уж не думал, что ты та­кой ревнивый! Пойдем поговорим. Давай, двигай вперед.

Горанин слегка подтолкнул его в спину. Толь­ко потом сообразил: друг Герман не дал сдачи. Значит, чувствует себя виноватым. Маша здесь была. Но ничего! Он их выведет на чистую воду! Тяжело дыша, направился на кухню. Если в по­стели у Германа юная блондинка, значит, Маши здесь нет, и нет смысла обыскивать дом.

- Ты только это... никому. Что застукал у меня мэрову дочку, - попросил Герман, заходя следом за ним на кухню.

- Так это дочь мэра?!

- А ты ее не узнал?

- Без одежды трудно. Она ведь вся такая... Модная, - сказал, почти уже успокоившись. Вол-. на отхлынула.

- Ну, ты даешь! Такую девушку и не узнать!

- Главное ее украшение — это папа. Благодаря ему в первых красавицах ходит, а без него она такая же, как все. Не лучше и не хуже. А может, и хуже, -добавил назло Герману за то, что тот не лучшим образом отозвался когда-то о внешности Маши.

- Но-но! Ты смотри, при Веронике это не ска-- жи! Правдолюбец! И о сегодняшнем - молчок. Я

тебя попросил. Отец еще не знает, что она верну­лась.

- Как это не знает? Что, с поезда прямо к тебе?

- Она по телефену сказала отцу, что приедет вечерним. А приехала утренним. Взяла на вокза­ле такси - и прямиком сюда.

- А зачем такие тайны?

- Да ты присядь. Присядь. Александр тяжело опустился на табурет:

- Водички бы попить.

- А может, водочки?

- Я теперь не пью. Мне нельзя.

- Ну тогда я тебе клюквенного морса налью. Хочешь морса?

И Герман полез в холодильник. Жил он один, но в двухэтажном коттедже всегда было чисто и уютно. И клюквенный морс в холодильнике имел­ся всегда. А ведь его еще надо приготовить! Не Герман же этим занимается? И уж конечно не мэ-рова дочка. Родители Германа, жившие раньше на Фабрике, выйдя на пенсию, продали квартиру и уехали в родную деревню. Деньги отдали един­ственному сыну. Остаться рядом не захотели. Де­ревня, откуда оба были родом, находилась кило­метрах в сорока от N. Мать наведывалась к Гер­ману редко и поддерживать идеальный порядок в этом доме, естественно, не могла. Впервые за­думался: кто она, женщина, о которой Герман иногда говорит с такой грустью и нежностью? На которой не женится, но и от услуг ее не отказы­вается? Вот уже долгие годы ее присутствие чув­ствуется везде. Еще одна тайна. И сколько же их еще в жизни Германа?