Шепот питона - Cилье Ульстайн Страница 10

Воздуха не хватало, я вырвалась из объятий мужика и двинулась к двери, проталкиваясь между танцующими. Внезапно в памяти всплыл тот бокал с банановым ликером, который ранее тем же вечером кто-то втиснул мне в руки, и гнилостный вкус жидкости. Опершись на стул, я силилась сдержать рвоту, но тщетно. Распахнула дверь на террасу и перегнулась через перила. Коричнево-желтая рвота хлынула вниз, прямо в цветочную клумбу, забрызгивая зеленые листья и розовые лепестки. Мы обещали домовладелице приводить палисадник в порядок, но давно забросили это дело, поэтому домовладелица сама стригла траву и полола клумбы. Ну что ж, по крайней мере, я хоть цветы удобрила…

Я прошла по газону, по-прежнему ощущая во рту привкус рвоты. Сорвав с дерева листик, принялась жевать его в надежде избавиться от этого привкуса. Листва приятно холодила мне лицо; я привалилась к стволу, закрыла глаза и попробовала вернуться в мир, где нет такой ужасной качки. По крайней мере, без музыки, людей вокруг и шума стало намного лучше.

— Сигарету?

Мужик, с которым я танцевала, стоял возле стены дома, держа в руках пачку. Он щелкнул зажигалкой, и пламя выхватило из темноты его лицо. Детское лицо на долговязом туловище. И почти налысо бритый. Оставшиеся волоски были совсем светлыми, почти неотличимыми по цвету от кожи. Из-за черного худи тело, и так худощавое, выглядело совсем щуплым, а сам он смахивал на Эминема. В ухе у него блестел бриллиантик.

— А то, — сказала я.

Он подошел ко мне и, протянув пачку, встал рядом со мной и приобнял меня за плечи. От запаха его одеколона мне стало дурно. Лицо его приблизилось к моему — он явно хотел, чтобы я прикурила свою сигарету о его; в школе мы называли такое «трахнуться сигаретами». Меня снова накрыла волна тошноты. Отведя в сторону руку с сигаретой, я наклонилась вперед. Пока из меня извергался фонтан блевотины, мужик держал мои волосы. Желудок напружинился — он опустел, но организм не желал сдаваться. Мужик прижался ко мне сзади. К моему неудовольствию, его рука поползла по моему животу вниз. Я вытерла с губ вязкую желтую каплю, втянула дым еле тлеющей сигареты, раскурила ее и отошла к крыльцу.

Пока я курила, мужик по-прежнему стоял на лужайке и смотрел на меня темными, чуть ли не черными глазами. Лицо у него было узким, почти лишенным растительности. И тем не менее, думала я, он на много лет старше меня — иногда это просто знаешь, непонятно почему. Я затушила окурок о ступеньку. Мужик выжидал. Если я сейчас развернусь и уйду, он увяжется следом. «Покажи мне твою комнату, ну почему нет, покажи…» Нет, улизнуть надо по возможности незаметно.

— Обычно я выигрываю, — проговорила я. От сигареты стало полегче, хотя до конца я так и не протрезвела.

— В чем выигрываешь?

Я показала на него пальцем:

— В гляделки. Я терпеливая, каких еще поискать. Но тебя так просто не обыграешь.

Мужик подошел ко мне и положил руку мне на бедро.

— А мне нравится смотреть.

Он ухватил меня за задницу. Во мне снова всколыхнулась тошнота — я вспомнила дыхание Патрика. Переборов желание сбежать, приникла к нему.

— Ты охеренная, — прошептал он и пальцем провел мне по нижней губе.

Я улыбнулась и потянула его за собой к дому, поближе к двери на террасу, где из окна нас было не видно. Опустившись на траву, увлекла его за собой, хихикнула и прижала палец к губам.

— Ложись и закрой глаза.

Он послушался. Улегся на спину и зажмурился. Я стала расстегивать ему брюки, и губы у него растянулись в блаженной улыбке. Стащив с него брюки, я заодно сняла и ботинки с носками и аккуратно сложила все это возле клумбы с большими бледно-розовыми цветами. Под брюками у него оказались боксеры с выбитым на резинке логотипом; такие надевают, когда носят брюки на бедрах. Я встала, взяла лежащий у стены поливочный шланг и повернула красный вентиль. В мужика ударила струя ледяной воды, и он завопил. Я бросила шланг и, хохоча, убежала в дом, слушая за спиной громкую брань.

Захлопнув дверь террасы, я быстро щелкнула замком, протолкалась вперед и увидела Эгиля. Он танцевал с какой-то девушкой. Длинными красными ногтями она водила по его лицу. Сиськи у нее были силиконовые — в этом я не сомневалась. Телочками, которых Эгиль где-то цеплял, я не уставала восхищаться. Их словно делали в инкубаторе тупых куриц.

Я расталкивала смеющиеся, болтающие и трущиеся друг о дружку тела, отворачиваясь от фальшивых улыбок, слушая писклявые голоса, выхватывая взглядом чьи-то пальцы, которые сжимали бокал. Задев какую-то парочку, я добралась наконец до комнаты Ингвара и открыла дверь. В уши мне ударила музыка. Из колонок ревел вокалист «Бонгзилла». Подняв в знак приветствия руку, Ингвар передал сидящему рядом косяк. В комнате, куда набилась куча народа, висела пелена дыма; гости сидели на кровати и ковре и без умолку болтали. Я уселась на пол, затесавшись в компанию подростков.

Когда очередь дошла до меня, я не торопясь сделала несколько глубоких затяжек. Грудь наполнилась дымом, и я прикрыла глаза. Вскоре опьянение ушло, а радости прибавилось. Голоса вокруг зазвучали тише, комната отдалилась, речь сделалась неразборчивой. В ушах словно появилась приятная пустота, которая росла и ширилась. Я затянулась еще раз, напоследок, и открыла глаза, чтобы передать косяк дальше. И увидела на пороге того мужика с закосом под Эминема, которому вздумалось меня потискать там, в саду. Спереди на худи у него расплывалось здоровенное мокрое пятно. За его спиной маячили двое качков. Вся эта троица напоминала пародию на фильм Тарантино. Недоделанный Эминем уставился на меня. Я думала, что он отведет взгляд, но зря — он не спускал с меня глаз. Тощий и хилый, на фоне качков он смотрелся совсем комично; я захихикала, и меня так разобрало, что я никак не могла успокоиться. Смех рвался наружу, на глаза навернулись слезы, и вот я уже повалилась навзничь и громко безудержно захохотала.

Когда я снова посмотрела на дверь, мужик исчез. Однако в комнате стало тише. Хихикая, я привалилась к кровати, и кто-то постучал меня по плечу. Я подняла руку и легонько дернула Ингвара за бороду.

— Забористая хрень. — Вытерла слезы.

Ингвар строго нахмурился.

— Это еще что такое? — Он показал на дверь.

— Да просто какой-то покоцанный утырок.

Ингвар вздохнул.

— Этот покоцанный утырок — мой пушер.

Я выпрямилась.

— Так это и есть Дэвид Лорентсен? А ты говорил, он на всех шороху нагоняет…

— Он здорово взбесился.

Я пожала плечами.

— Я что, должна с ним трахаться только потому, что он тебе траву толкает?

Ингвар вздохнул и снова уселся на кровать. В колонках заиграли «Уидитер» — их я любила слушать по вечерам, когда мы с Ингваром и Эгилем оставались дома вместе. Сейчас же музыка казалась чересчур громкой и тяжелой. Она сливалась с голосами гостей, превращаясь во всепоглощающий хаос. Я подумала, что, скорее всего, такой же шум стоит в аду.