Восемнадцатый лев. Тайна затонувшей субмарины - Алексей Смирнов Страница 10

У шпиона был долгий роман с секретаршей собственного ведомства, которую он, по его словам, перегрузил подарками. Как выяснилось, дама все это время вела подробный реестр подношений, ей нравилось оценивать силу чувства поклонника в кронах, а также лирах, песетах, фунтах и долларах (во время совместных зарубежных поездок). После разрыва общая тетрадь со списком трат скромного капитана СЭПО, значительно превышавших его жалованье, легла на стол его начальника. За Стремстадом была установлена слежка, завершившаяся одиночной камерой тюрьмы особого режима Халл.

С листовками случилась похожая история. Бывший шпион не мог простить шефу, подполковнику Корнелиусу (уже давно к тому времени вышедшему в отставку), что главную улику, благодаря которой Стремстада упрятали в тюрьму, против него попросту состряпали.

«У меня на квартире якобы изъяли конверт с 50 тысячами долларов – платой советского посольства за мои услуги. Этот конверт с видом Кремля (в выборе сюжета – весь Корнелиус с его мещанской страстью к дешевым эффектам!) был главным гвоздем скандала, и его показывали на телевидении, в газетах. А ведь в него 50 тысяч просто не помещаются, 40 тысяч максимум! Но кому было дело до такой мелочи, если меня решили упрятать за решетку», – возмущалась «жертва судебного произвола».

Подполковник Корнелиус гордился своей «типично скандинавской» внешностью и жалел, что шведский типаж уходит в прошлое под наплывом брюнетистых эмигрантов из третьего мира, «которые только и умеют, что совращать наших девушек». У подполковника это было наследственное. Его отец, служивший в годы Второй мировой войны в шведском посольстве в Советском Союзе, был большим поклонником Третьего рейха и идей о превосходстве нордической расы. В годы холодной войны и коммунистической опасности «коричневатая» окраска и легкий налет антисемитизма главы контрразведки считались в определенных политических кругах надежной защитой от проникновения в организм СЭПО красной бациллы. А когда с распадом Советского Союза ветры изменились, Корнелиус достиг пенсионного возраста.

К 70-летию босса Стремстад подготовил пакость в духе школьного хулигана. Он уговорил неплохо рисовавшего Юру чуть переделать одну из фашистских листовок, изображавшую крючконосого семита с наганом, посылавшего на смерть красных бойцов. Надпись гласила «Бей жида-политрука, рожа просит кирпича».

Физиономия политрука за пять минут работы стала напоминать лицо Корнелиуса, и несколько обновленных листовок, напечатанных в литовской типографии на старой бумаге, были за копейки проданы одному полковнику-коллекционеру, которого Корнелиус пригласил на юбилей.

Вероятно, полковник, а вслед за ним и другие знакомые юбиляра сумели сделать необходимые Стремстаду выводы из сравнения гордого нордического профиля именинника с изображением политрука на листовке, если реакция пострадавшей стороны оказалась столь сильной и абсолютно не адекватной невинной шутке. Уже через неделю в военный магазинчик явился некий ответственный господин и сообщил, что если заведение не прекратит распространять бумажную продукцию, пропагандирующую нацизм, его закроют. При этом глаза посетителя равнодушно скользнули по полке, набитой поддельными часами-луковицами с изображением Гитлера на циферблате. О часах, вероятно, просьб из Стокгольма не поступило.

К счастью, к этому времени старый шпион и Юра придумали новый заработок: тогда уже появилась первая поросль новых русских, мечтавших подкрепить свое богатство благородным происхождением. Юра установил контакты с одним из недавно появившихся Дворянских собраний, чей представитель, называвший себя отпрыском знаменитого рода, сливал ему за небольшое вознаграждение информацию о слишком нахальных соискателях, не сумевших со своими «свиными рылами» найти подход к истинным потомкам старинной российской знати, каковые со свирепостью бывших райкомовцев проверяли кандидатов на приемной комиссии.

Несостоявшимся «голубокровным» предлагалось войти в сообщество русских князей и графов с западного черного хода, приобретя красивую грамоту Шведского дворянского собрания, удостоверявшего, что обладатель сего документа является бароном или графом – в зависимости от уплаченной суммы.

За шведскую часть проекта отвечал Стиг Стремстад, зарегистрировавший ради такого дела компанию «Шведское благородное собрание АВ». Бизнес рухнул, когда о конкурирующей фирме узнало настоящее Шведское благородное собрание, без скромного окончания «АВ». На Стремстада подали в суд, а газеты припомнили ему не отмоленные грехи перед родиной: шпионаж в пользу Советского Союза в далекие 70-е, бегство из тюрьмы во время первой отсидки и досрочное освобождение из второй – в результате умелой симуляции умственного расстройства.

«Майор ГРУ Стремстад внедряет агентуру КГБ в ряды шведского дворянства!» – клеймили Стига журналисты вечерней газеты.

– Один заголовок содержит сразу три лжи. Это хуже, чем писать русское «еще» как «исчо», – жаловался Юре партнер по бизнесу, неплохо изучивший русскую грамматику за годы своей жизни в Советском Союзе. – Во-первых, я не майор, а полковник ГРУ, об этом знает вся Швеция. Эта вонючая газетенка решила меня таким образом унизить. Во-вторых, я никогда ничего общего с КГБ не имел, работая исключительно на ГРУ. К большому моему сожалению, кстати, поскольку «контора» своих людей не бросает на мели, как это сделали со мной ваши военные разведчики. Ну и, наконец, третья ложь. Ведь ты, мой юный друг, и сам прекрасно знаешь, что в КГБ никогда не стали бы иметь дело с тупыми отбросами, которым мы вынуждены за гроши искать благородные шведские корни.

От потрясений старина Стиг получил инсульт и для продолжения сотрудничества стал непригоден. А в середине 90-х Юра и сам завязал с сомнительным бизнесом, устроившись инструктором по дайвингу в Шарм-эль-Шейхе. Наконец-то пригодились навыки, полученные в Дзержинке, откуда его выперли со второго курса.

И вот, спустя почти пять лет, шведский знакомец неожиданно выплыл вновь. Стиг позвонил Юре в Таллин и разговаривал так, точно они расстались вчера. Его слегка замедленная речь и трудности в произнесении некоторых звуков выдавали следы инсульта, но в остальном он казался вполне здоровым.

– Я бы всем советским агентам порекомендовал обзавестись на старости лет шведским гражданством, – бодро прошепелявил Стремстад, – если бы в свои лучшие годы я знал, что в моей стране такие хорошие реабилитационные программы для инвалидов, то, возможно, я бы не стал продавать наши секреты Москве… Уж во всяком случае поднял бы цену.

«Циничная сволочь!» – почти с нежностью подумал Юра, обрадовавшись, что шпион не только жив, но и, судя по всему, ищет на свое седалище новых приключений.

Так оно и вышло. Стремстад сообщил, что недавно снова женился – в пятый или шестой раз в жизни – и его очередная подруга, 40-летняя медсестра, возвращавшая его с того света после удара, ждет награды в виде ярких впечатлений, которые неминуемы рядом с «врагом нации номер один», как Стига Стремстада окрестили газеты.

– Бедняжка начиталась о моих прежних похождениях и вообразила себя девушкой Джеймса Бонда. А ей досталась старая развалина, которая передвигается с палочкой и мучается запорами, – грустно сообщил Стиг. – Пришлось, конечно, туманно намекнуть, что еще все возможно, надо только прийти в себя: я еще не совсем выжил из ума, чтобы оттолкуть романтическую красотку в расцвете лет! Пока же надо впрыснуть в мою глупенькую подружку, чтобы вдруг не протрезвела, немного денег и славы. Вот я и засел за мемуары. Если по делам будешь в Петербурге, окажи мне дружескую услугу за небольшое вознаграждение: посмотри в военно-морском архиве все, что там есть по двум подлодкам, С-27 и С-28. Если что-то найдешь, по почте не присылай, сам привези. Заодно посмотришь, как я тут со своей Перниллой устроился. Поживешь, порыбачишь. А то жалко соседей и жену огорчать. Они ждут не дождутся, когда у меня какой-нибудь русский агент появится. Дорогу, естественно, я оплачу.