Коэффициент подлости - Чингиз Абдуллаев

В этот день я пришел на работу к девяти. Как всегда. И, как всегда, опоздал на несколько минут. Все точно рассчитать невозможно, а в московских пробках можно проторчать и полдня. Впрочем, у нас это не оправдание. Вот, например, Семен Алексеевич, тот никогда не опаздывает. Хотя мы живем в одном районе, почти по соседству. Может, вся разница в том, что его привозит служебная машина со специальной мигалкой, а я добираюсь на работу на своей-"девятке". Повторяю, что это не оправдание. Можно выезжать раньше и тогда вообще приезжать на десять-пятнадцать минут раньше. Правда, я до сих пор не понимаю, почему надо являться на работу раньше времени. По-моему, это полный идиотизм. Но тем не менее мы обязаны быть на службе вовремя, если, конечно, не ночью. В этом случае положены сутки отдыха.

Вы уже, наверно, догадались, где я работаю. Все правильно. Раньше я считался бывшим сотрудником Комитета государственной безопасности. Одно только упоминание этого места могло привести в ужас кого угодно. Устрашающая аббревиатура из трех букв. Когда меня брали в КГБ, я полгода ходил гордый от сознания того, что попал в сонм избранных. В такую организацию! Это было в восемьдесят третьем. Вот именно, вы правильно все просчитали. При Андропове. Слово «КГБ» тогда означало власть, силу, славу. Ну и тому подобную дребедень. Это мы сейчас так думаем, тогда «работали» другие истины, начертанные на плакатах многолюдных праздничных демонстраций, например: партия — ум, честь и совесть эпохи, а советские чекисты, как известно, составляли передовой отряд партии. Хотя, с другой стороны, известно было и другое: не все истина, что начертано на знаменах.

Я проработал в КГБ несколько лет, после чего меня перевели в девятое управление. Это было элитарное подразделение, занимавшееся охраной высших должностных лиц страны. До августа девяносто первого я успел повидать некоторых наших «высших». Зрелище, скажу честно, малопривлекательное. Скорее — мерзопакостное. На парадных портретах они выглядели такими задумчиво-мудрыми, словно только и делали, что думали о благе народа. На самом же деле были дохлыми импотентами, не способными не только мыслить, но и командовать, даже у себя дома. Жены сидели у них на шее, детишки наглели на глазах. С женами вообще проблемы были особые. По существу, мы охраняли не «члена», а его семью, в которую, кроме «самого», входила его жена, обязательно ее мама, ее родственники, дальние и близкие, дети и внуки, Причем главной в семье бывала, как правило, стерва жена, которая выматывала все жилы у нашего брата. Приходилось уже думать не об охране, а о том, как угодить очередной стерве из выбившихся в люди домработниц и ткачих.

Я к домработницам никаких претензий не имею. И к ткачихам у меня нет никакой неприязни. Но когда такую вот особу из Урюпинска перевозят в Москву и сажают на шею мне, человеку с университетским образованием, офицеру, который десять лет учился, прежде чем его допустили до охраны этой тетки и ее не самого гениального супруга, я начинал тихо звереть.

Но в августе девяносто первого все кончилось. Наше управление глупо подставилось, охрану вывели из КГБ и передали в подчинение Президента. Потом было много всякого невкусного, что нам пришлось хлебать, затем КГБ и вовсе перестал существовать. Вскоре и коммунистов запретили. Вот тогда и выяснилось, что все они дерьмо. Ни один из них на защиту своих принципов не встал, ни один не полез на баррикады. Все сидели по своим дачам и лопали свои пайки из правительственных магазинов, которые у них еще не успели отобрать. Несколько человек, правда, в тюрьму попало. Их я уважаю, у них все же были свои принципы. Пусть и непонятные для других, но все же принципы. Один даже застрелился. Меня на дачу туда повезли. Это же нужно такое учинить! Среди всех дохлятиков один герой и оказался. Да, еще маршал повесился. И несколько чиновников из окна попрыгали, словно не могли нас позвать, чтоб мы им помогли. Впрочем, думаю, что и помогли. Слишком уж они дружно из окон посыпались, как горох. Хотя я не помогал, не знаю. Может, кто-то и расскажет другую историю…

Ну, стал я служить в охране. К тому времени, когда все началось, я уже подполковника получил. Говорили, с перспективой на большее. Хотя это уже теперь в прошлом, но, может, я действительно мог бы в начальство шагнуть. Только рылом, наверно, не вышел. Да и в теннис играть не научился. Вот если бы Хозяин в шахматы играл, тогда, может, и выгорело бы с карьерой, у меня все-таки первый разряд. А Семен Алексеевич — мой непосредственный начальник. Полковника он получил, еще когда я в лейтенантах ходил. Человек он спокойный, даже флегматичный, но, главное, порядочный, не карьерист.

Забыл представиться. Меня зовут Леонидом. Мама говорила, что назвала меня в честь спартанского царя. Ей всегда нравилась эта печальная и гордая история. Все уходят из города, но триста спартанцев остались, и царь предпочел умереть, но не покориться персам. Правда, в молодости у меня были определенные проблемы. Я ведь родился, когда Гагарин полетел в космос, как раз в апреле шестьдесят первого. Представляете, как смеялись надо мной ребята в институте, считая, что я назван в честь бровастого Генсека. А он, когда я родился, вообще был никем. В нашей бывшей стране уж так повелось: если ты первый, значит, все решаешь и все можешь себе позволить. Если второй — ты ноль без палочки. Никаких у тебя прав нет. И никогда не будет. Поэтому вторые сходили с ума от зависти к первым, по возможности подсиживали их.