Деревянный ключ - Тони Барлам

Город X быстро погружался в темноту — солнце медной каплей сползло по небосклону в густую морскую солянку, растеклось по глади и в мгновение ока растворилось, выделив напоследок немного яблочно-розового сияния. Теплый ветер, словно бедуин-разбойник, тотчас поднялся из-за окрестных холмов, завыл, налетел, собирая с испуганных деревьев лиственную дань, согнал с неба конкурирующих птиц, подхватил наш волан и хулигански зашвырнул его на огромный развесистый фикус.

Игра в бадминтон в сумерках и без волана, несмотря на несомненную концептуальную свежесть, нам скоро прискучила, и мы с Ломийо де Ама стали от нечего делать перебрасываться идеями — блестящими и оттого хорошо различимыми даже в сумерках.

Тут надобно сказать, что настоящее имя моего друга — Михаэль, а Ломийо де Ама он сам себя называет из горделивой скромности — звучит загадочно и аристократично, а в действительности означает на одном древнем языке «не бог весть кто». Хотя верно, скорее, обратное, ибо по специальности Михаэль — папиролог. [1]В тот памятный день, когда началась вся эта история, он праздновал подачу своей докторской диссертации о пяти томах общим весом около тридцати фунтов, и, разумеется, поначалу наш разговор крутился вокруг знаменательного события.

— И как же себя чувствует человек, сваливший с плеч такую ношу? — поинтересовался я после подобающих случаю поздравлений.

— Что тебе сказать, — задумчиво ответил Ломийо. — Наверное, он чувствует себя как Сизиф, который по недосмотру богов умудрился-таки закатить камень на гору и теперь пытается сообразить, что же предпринять дальше. Тем более, что его камень на вершине никому низачем не сдался — там таких и без того завались.

— Да, обидно сознавать, что твой труд в целом мире способны прочесть три человека, включая тебя, а понять и оценить — и того меньше, — посочувствовал я. — Но ты сам виноват в отсутствии широкой аудитории! Интересные темы нужно подавать увлекательно, популярно. Читателю надо время от времени скармливать морковку лирики, а не лупить безжалостным погонялом логики по натертому сухими фактами хребту сознания!

— Ты полагаешь? — спросил слегка ошалевший от моих метафор Ломийо, пробуя вообразить лирический корнеплод в своем научном труде.

— Уверен, — безапелляционно заявил я. — Уж если браться за столь гнусное дело, как бумагомарание, то только так и никак иначе. Я и сам подумываю что-нибудь эдакое написать и, поверь мне, знаю, как буду действовать, когда найду достойную тему.

— Допустим, у меня есть для тебя такая тема… очень хорошая тема. — Глаза Ломийо загорелись опасным светом, опрометчиво принятым мною за отблеск неожиданно включившегося паркового фонаря.

— И чего ты хочешь взамен? — Я беспечно поплыл на свет.

— Ничего особенного, — махнул он рукой, — я тебе ее задаром отдам. Но при одном условии.

— Каком? — Я заглотил наживку.

— Потом скажу. Сперва ты расскажи мне, как собираешься писать свой бестселлер!

— Ну, это все же будет во многом зависеть от темы! — Я попытался отработать задний ход, не осознавая, что уже сижу на крючке.

— Ты же уверял, что наперед знаешь! — аккуратно вывел меня на чистую воду Ломийо. — Вот и давай, выкладывай! Или ты просто так трепался?

— Ничего не просто так! — Я затрепыхался в сачке. — Во-первых, это должен быть триллер с захватывающим сюжетом. Тайны, интриги, загадки, древние манускрипты, шифры, коды, шпионские страсти, нацисты, Тибет, какие-нибудь тамплиеры, Святой Грааль…

— Розенкрейцеры. {1}

— Обязательно.

— Но ведь таких книжек пруд пруди!

— Плохих. Хороших — по пальцам перечесть. И если всё это издают в огромных количествах, значит, подобное чтиво пользуется неизменным спросом. Хитрость заключается в том, чтобы в жестких рамках жанра сделать что-то необычное.

— Согласен. Излагай дальше!

— Во-вторых, конечно, про любовь.

— И секс? — уточнил Ломийо.

— Куда уж без этого в наши времена? В-третьих, экшн. Слежки, схватки, бегства, погони и тому подобное. В-четвертых, несколько сюжетных линий, и желательно — в разных эпохах. В-пятых, в пропорции юмора и трагизма. В-шестых, правдоподобие. Выдумка должна опираться только на достоверные исторические факты так, чтобы невозможно было ее опровергнуть. Ну, и побольше мелких интересных деталей, в-седьмых. Вот, кажется, все.

— А герои? Какими будут главные персонажи?

— Положим, их должно быть трое, нет, лучше четверо — трое мужчин и одна женщина.

— Лучше для чего?

— Для разнообразия психологических типов и ситуаций. Женщина, конечно, редкая красавица. Ее возлюбленный — славный парень, интеллектуал, но не размазня. Его друзья — ему под стать, крепкие, надежные ребята, с интересной судьбой. Один очень большой, а второй — наоборот.

— Это почему?

— Ну не могут же оба быть очень большими!

— Логично.

— Но тот, который маленький, он тоже особенный… Тут надо придумать что-то экзотическое…

— Инопланетянин?

— Вроде того. Китаец. Или какой-нибудь другой азиат. Такой, знаешь ли, добрый дедушка Лю с бровями и железными пальцами, как в гонконгских боевиках. Экзотика экзотикой, но людям нравятся привычные типажи.

— Тогда здоровенный должен быть черным.

— Вот это уже перебор. Тем более, что уже было. Пусть лучше будет еврей. Еврей и китаец — это свежо. Вот такая схема. Теперь гони свою идею!

Ломийо де Ама изобразил на лице мучительное раздумье.

— Знаешь, я хотел поставить тебе условие писать строго в тех рамках, которые ты сам определишь, но теперь я сильно сомневаюсь, что мою тему возможно в них загнать. Боюсь, тебе не справиться.