Девять неправильных ответов - Джон Диксон Карр

Услышав эти странные слова через открытую фрамугу, Досон выпрямился в кресле.

Он сидел в большой, тускло освещенной библиотеке адвокатской конторы на десятом этаже дома на Нижнем Бродвее. Здание было старым. Опущенные шторы на двух открытых окнах защищали от душного и спертого воздуха снаружи. В комнате царила мертвая тишина. Стены были уставлены полками с книгами в переплетах телячьей кожи, от которых исходил запах, вызывающий у Досона головокружение. Только огромный стол красного дерева, на котором горела лампа с зеленым абажуром, казался новым.

Билл Досон, держа в руке вчерашнюю утреннюю «Таймс», беспокойно ерзал в глубоком кожаном кресле. Он был еще молод, несмотря на шесть лет войны и столько же лет мира. Его костюм выглядел поношенным из-за частой чистки и глажки. Воротник тщательно выстиранной рубашки заметно обтрепался, а манжеты Досон старательно прятал под рукавами пиджака.

В карманах Билла лежали британский паспорт, несколько адресованных ему писем, коробок спичек, пустая пачка из-под сигарет и ровно шестнадцать центов.

«Эмберли, Слоун и Эмберли»…

Напротив его кресла находилась закрытая дверь со стеклянной панелью, на которой виднелась надпись черными буквами: «М-р Эмберли». Старомодная фрамуга в верхней части панели была открыта, пропуская воздух. За панелью горел свет.

«Какого черта я пришел сюда? — думал Билл Досон. — Хотя что мне оставалось? Только стоять на улице, смотреть на здание и желать, чтобы сейчас было девять часов завтрашнего утра и я мог бы в него войти».

В этот момент он выпрямился в кресле.

Уже несколько минут Досон слышал звуки трех голосов сквозь открытую фрамугу. Казалось, они принадлежат двоим мужчинам — средних лет и помоложе — и девушке. Но так как разговор велся вполголоса, Билл не пытался прислушиваться.

Теперь же между двумя из собеседников, очевидно, возникли разногласия.

— Прости меня, Лэрри, но я этого не понимаю, — послышался вежливый голос мужчины средних лет.

— Боюсь, что я тоже, — подхватила девушка.

Ее голос, несомненно, принадлежал англичанке. Билл Досон, наделенный живым воображением, сразу же попытался представить себе внешность девушки. Голос был приятным, и тем не менее…

— Прости, Лэрри, но ведь это просто. Не так ли, мистер Эмберли?

— Совсем просто, — заверил ее вежливый голос. — Будь же благоразумным, Лэрри. Тут два билета на завтрашний рейс БОАК [1]до Лондона. Один билет для тебя, другой — для мисс Теннент. Возьми их!

— Я их возьму, — сказала девушка. — Знаете, мистер Эмберли, я бы предпочла, чтобы вы называли меня Джой. Заранее благодарю.

Мистер Эмберли рассмеялся:

— Не стоит благодарности… Джой. — Он говорил тоном снисходительного папаши, но внезапно его голос стал серьезным: — У меня здесь десять тысяч долларов наличными — в крупных и мелких купюрах. Они твои, Лэрри, — согласно указаниям твоего дяди, я должен передать их тебе в собственные руки. Как насчет этого?

Последовала длительная пауза.

— Мой дорогой Лэрри! — воскликнул мистер Эмберли, начиная терять свойственную ему вежливость. — Может быть, ты объяснишь, что тебя беспокоит? Сегодня очень жарко, и уже поздно. Почему бы тебе не взять деньги?

Молодой человек по имени Лэрри все еще молчал. Но внезапно послышался удар кулаком по столу — жест человека, отчаявшегося быть понятым.

Билл Досон вскочил.

Несмотря на то что в свои тридцать два года Билл считал себя вполне светским человеком, он подслушал более чем достаточно. Его первым импульсом было как можно скорее уйти отсюда и забыть о собственных делах до завтра. Биллу было не по себе. Он не возражал против чувства голода — ему приходилось много раз быть голодным, — но безумно хотел курить! Его рука в двенадцатый раз скользнула к сигаретной пачке в кармане. Она по-прежнему была пуста.

Но чистое упрямство вкупе со жгучим любопытством удерживало его. Все еще сжимая в руке вчерашнюю утреннюю «Нью-Йорк тайме», Билл снова сел. Его состояние — три пятицентовика и один цент — звякнуло в кармане.

— Лэрри, дорогой! — упрашивала Джой Теннент. — Не кажется ли тебе, что ты ведешь себя нелепо? Тебе нужно только подписать документ — и твой дядя сделает тебя своим наследником. Не хочу казаться меркантильной и надеюсь, что старик проживет еще много лет…

— Разумеется, — согласился адвокат.

— Но, — решительно добавила Джой, — не будем глупцами. Старик сказочно богат и согласен сделать тебя единственным наследником на пустячных условиях. Разве не так, мистер Эмберли?

Послышалось шуршание бумаги.

— «Лоренс Херст, племянник вышеупомянутого Гейлорда Херста…» — Адвокат прервал чтение. — Здесь только два условия, Лэрри. Ты должен немедленно вернуться в Англию и раз в неделю наносить визит твоему дяде либо в его лондонской квартире, либо в доме в Хэмпшире. Требования более чем умеренные, верно?

— В конце концов, дорогой, — засмеялась Джой, — тебя же не собираются убить.

— Перестань! — заговорил наконец молодой человек.

Казалось, будто освещенная дверь завибрировала, создавая рябь на дымчатом стекле. Тусклый свет из кабинета смешивался со светом лампы под зеленым плафоном на библиотечном столе, создавая впечатление затянувшихся сумерек.

Говор Лэрри, как и говор Джой, явно был британским. Но Билл Досон, который ожидал услышать нытье слабохарактерного человека, был удивлен резким, почти властным тоном.

— Вот что, — продолжал Херст, говоря рублеными «телеграфными» фразами. — Дайте мне несколько дней. Надо подумать. Какой от этого вред, Джордж?

— Сожалею, — отозвался мистер Эмберли, — но я не могу согласиться на твою просьбу. Твой дядя требует немедленного «да» или «нет». Вот почему мы здесь в такое неподходящее время. Объясни, Лэрри, почему ты не хочешь принять предложение?

— Хорошо. Я боюсь, — последовал ответ.

Лоренс Херст говорил не как трус, а как человек, понимающий, что рискует жизнью и что сто шансов к одному против него. Изумление Джой Теннент и Джорджа Эмберли казалось почти ощутимым.

— Боишься?! — воскликнула Джой. — Ты? Чего?

— Смерти.

— Но, дорогой, — запротестовала Джой после паузы. — Кто собирается убить тебя?

— Ты когда-нибудь видела моего дядю, Джой? Или вы, Джордж?

— Думаю, я могу сказать, что хорошо знаком с мистером Гейлордом Херстом, — спокойно ответил мистер Эмберли. — Я не встречался с ним, но мы вели его дела в Америке очень много лет. К тому же у него репутация знаменитого филантропа…