Тайна похищенной карты - Хизер Террелл

Лето 1424 года

Монгольские степи, Китай

Над Монгольскими степями разносится громовой топот — это мчатся по просторам триста тысяч коней. Земля содрогается под стройным маршем почти миллиона пеших воинов, следующих за кавалерией. Иссохшая почва степей не выдерживает непомерного груза: по ней расползаются мириады трещин.

Неожиданно все стихает, и несметное войско расступается. Перед первой шеренгой галопом выезжает величественный всадник в сверкающем желтом одеянии. Это его императорское величество Юнлэ, Сын Неба, правящий на Троне Дракона.

Император сознает, что ему не подобает носиться по степям. Следовало бы скрывать свой облик от глаз простолюдинов; простым смертным запрещено взирать на Сына Неба. Но он любит сражения и понимает, что битва против предводителя восставших монголов может оказаться последней.

И все же император верит, что боги окажут ему милость, подарив еще одну победу, как они это часто делали в прошлом. Он должен укротить непокорные монгольские войска на поле боя, чтобы потом укротить своих политических недругов, мандаринов, в собственной империи.

Ненавистные мандарины уже давно шепчутся, что монгольское восстание — признак того, что боги отвернулись от императора и его грандиозных планов. Император должен победить бунтарей и доказать неправоту мандаринов, прежде чем его мягкотелый сын и наследник Чжу Гаочжи начнет прислушиваться к пересудам врагов и откажется от императорских проектов, взойдя на Трон Дракона.

Стареющий император не может допустить подобного. Он должен защитить дорогие его сердцу святыни, среди которых Великая стена и Запретный город; [1]ведь именно они заявляют всему миру о могуществе Китая. Юнлэ должен сохранить в целости обширную империю, так тщательно им восстановленную после многих веков упадка. Но самое главное, он должен не допустить развала любимого флота, не сравнимого по своим размерам и оснащению ни с одним флотом мира, этому флоту еще предстоят дальние походы.

Боги знают, что он всю жизнь стремился только к одному — укрепить в народе веру в собственную силу после многих лет чуждого монгольского господства. Он должен поставить монгольских бунтарей на колени перед собой, чтобы его славное наследие не ушло к политическим интриганам, когда Сыном Неба станет Чжу Гаочжи.

Звучат боевые горны, сотрясая воздух оглушительным звуком. Император опускает ладонь на эфес меча, готовый сразиться бок о бок со своими воинами как простой смертный. Он жаждет победы, но если ему суждено умереть, то он умрет в этих степях, а не как птица в клетке, сидя в Запретном городе.

За спиной императора раздается быстрый топот копыт, трубный зов обрывается. Император удивлен, что кто-то посмел нарушить торжественность момента. Он оборачивается и видит генерала, который спешивается и опускается перед ним на колени.

— Ваше императорское величество, вам не подобает возглавлять войска. Умоляю о милости, позвольте мне повести воинов в атаку против мятежных монголов.

Император в упор смотрит на генерала, и его легендарные черные глаза вспыхивают гневом.

— Не забывай, что я Сын Неба. Я поеду впереди людей.

Под его взглядом генерал ретируется.

Император оглядывает поле боя. Он жалеет только об одном, что его преданный советник, адмирал Чжэн Хэ, не может разделить с ним эти минуты, которые вполне могут оказаться последними. Но Чжэн действительно не может. У императора на его счет другие планы.

Император Юнлэ улыбается, вытаскивая меч из ножен, пришпоривает коня и громовым ревом приказывает армии следовать за собой. Он мечтатель, он азартный игрок, и он умрет так же, как жил. Пусть боги решают его судьбу и судьбу наследия, которое он оставит Китаю.

2

Наши дни

Нью-Йорк

Мара решительным шагом пересекла конференц-зал и, выйдя, хлопнула дверью, словно поставила в конце предложения восклицательный знак. Клиенты, Республика Кипр и знаменитый музей Маллори, должны были понять: ее последнее предложение является именно таковым — последним.

Она выдвинула свой ультиматум с напускной храбростью, рассыпав по столу обличительные фотографии. Но теперь, направляясь по длинному коридору в свой кабинет, она чувствовала, как смелость улетучивается. Мара начала сомневаться, что выбрала правильную тактику для переговоров. Она рассуждала о перспективах судебного процесса с музеем, если стороны не договорятся, но на самом деле ей хотелось, чтобы они пришли к соглашению и не затевали тяжбы. Она больше не верила, что судебная система способна установить справедливость для какой-то стороны. Для любой из сторон.

Мара кивнула своей помощнице Пегги и прошла в кабинет, плотно прикрыв за собою дверь. Она подсела к столу, засекла время и решила подождать ровно полчаса, прежде чем вернуться в конференц-зал. У посла Кипра, главы Киприотской церкви и директора музея Маллори, будет достаточно времени, чтобы рассмотреть ее предложение. А она за этот промежуток успеет сформулировать следующий шаг на случай, если они не договорятся.

В дверь постучали. Это Джо — больше некому. Любой другой рисковал разгневать Мару, если бы потревожил ее до завершения переговоров. Она не допускала, чтобы кто-нибудь разглядел сомнения за фасадом уверенности. Но у Джо не было причин беспокоиться, он видел ее всякой.

В комнату ввалился бывший агент ФБР, неся впереди себя сытое брюшко, выпиравшее из мятого серого пиджака.

— Как там дела?

По неуклюжему виду и добродушному нраву толстяка нельзя было догадаться о характере его предыдущей профессии. Именно этого Джо и добивался. Он всячески поощрял подобное ложное восприятие, усыплявшее у клиента бдительность, а сам тем временем расставлял смертоносные силки.

— Как ты и предполагал, — ответила Мара.

— Сделала им последнее предложение, которое мы придумали вчера вечером? — спросил Джо с заметным нью-йоркским акцентом — бруклинский говор, как неизменно уточнял он.

— Да. Видел бы ты их лица в ту минуту. Сидели как громом пораженные. Мне пришлось выйти, чтобы они все переварили.

— Ничего, проглотят. Думаешь, известному музею хочется быть уподобленным какому-нибудь расхитителю гробниц? Еще чего.