Опасные гастроли - Далия Трускиновская

Меня разбудило солнце. Комната моя была расположена столь удачно, что, к какой стенке ни поставь кровать, от утренних лучей не убережешься. Я открыла глаза и тяжко вздохнула — не миновать мне идти с моими ненаглядными воспитанницами в Верманский парк. Всякий раз в хорошую погоду мы, миссис Кларенс и я, выводили на прогулку шесть душ детей, из которых старшей было пятнадцать, а младшему — три года.

Верманский парк хорош тем, что имеет ограду. А ограда плоха тем, что девятилетний мальчик преспокойно ее одолевает и отправляется на поиски приключений. Я уж не говорю о двенадцатилетнем мальчике, который, сговорившись с девятилетним, может оказаться в самом неожиданном месте сего богоспасаемого города. Особенно их влечет крепость — из-за ограды видны ее старые бастионы и равелин меж ними, через который ведет дорога к Александровским воротам. Они знают, что городские мальчишки играют на укреплениях и возле зловонного рва, строят там плоты из ящиков и пускаются в плавание.

Миссис Кларенс после того, как Николеньку и Васю привел домой квартальный надзиратель, мокрых и грязных, кричала, что ее брали в дом для ухода за малютками, Анютой и Сашенькой, я напомнила Варваре Петровне, что моя задача — воспитывать девиц, Марью Алексеевну и Екатерину Алексеевну, давать им уроки музыки, рисования, рукоделия и изящной словесности. С мальчиками занимались приходящие учителя, а на прогулках, так получалось, следить за ними как будто некому — никто не был за них в прямом ответе.

Эту неприятность вполне можно было предвидеть и не оставаться на лето в городе с его соблазнами, а снять дачу. Но с дачей наша добрейшая Варвара Петровна оплошала. Ей посоветовали поехать на все лето в Майоренгоф или в Дуббельн. Обе эти деревни стоят на морском берегу, в обеих устроены купания. Оставалось лишь выбрать — но вмешались наши барышни и попросились в Дуббельн. И неудивительно — там еще с тринадцатого года повадились отдыхать господа военные под тем предлогом, что будто бы морская вода врачует их раны, понастроили дач, и везти туда двух юных девиц, одной из которых пятнадцать с половиной, и она уже почитает себя невестой, а другой четырнадцать, Варвара Петровна побоялась. Мало ли случаев, когда молодой повеса смутит неопытную невинность — а кончается все чахоткой? В Майоренгофе же ее рассердило наличие длинной и смрадной канавы в полуверсте от берега, проходившей через селение и отравлявшей дачникам все удовольствие. Тут еще прибавилась третья возможность — снять, как многие рижане, хорошенький домик на Красной Двине, там был превосходный сад, но не было купания. Варвара Петровна растерялась от такого изобилия, не сделала вовремя выбора — и мы остались на лето в городе.

Дачей нам служил Верманский парк с его аллеями, клумбами, нарядными белыми скамейками. Единственно — меня несколько смущало, что его разбили на месте домов, сгоревших в двенадцатом году, когда Бонапарт двинул свою орду большею частью на Москву, но некоторое количество войска — на Санкт-Петербург через Ригу. Риги он не взял, но предместья сильно пострадали от огня, и я, глядя на молодые деревца, всякий раз думала с печалью — не растут ли они над безымянными могилами. Парк разбили в семнадцатом, сейчас на дворе тридцать первый — когда ж им было вырасти? И потому в поисках благодатной тени мы обходили все закоулки.

Я всякий раз брала с собой томик стихов, чтобы читать моим девицам вслух, а они брали корзинку с рукоделием — читать они не любили, а слушать еще соглашались. Рукоделия они тоже не любили, но тут уж Варвара Петровна следила за их успехами и жестоко карала за лень и неопрятность. Музыкой, правда, обе сестрицы занимались охотно, музыка — искусство светское, трудно надеяться на поклонников девице, которая не поет и не играет на клавикордах.