Шесть могил на пути в Мюнхен - Марио Пьюзо

Майкл Роган взглянул на сверкающую огнями вывеску над самым крутым ночным клубом Гамбурга. «Sinnlich! Schamlos! Sündig!» — «Чувственно! Бесстыдно! Греховно!» Похоже, владельца ничуть не смущало то, что он продает. Роган достал из кармана маленькую фотографию и какое-то время изучал ее в красном свете лампы над дверью. Он видел эту фотографию сотни раз, но все равно нервничал, не был уверен, что узнает изображенного на ней человека. Люди сильно меняются за десять лет, Роган это знал. Он и сам сильно изменился.

За дверями обнаружился подобострастно кланявшийся привратник. Внутри было темно, если не считать голубого экрана, мерцавшего на заднике небольшой прямоугольной сцены. Роган прошел мимо занятых столиков, шумной, пахнущей спиртным толпы. И тут вдруг в помещении вспыхнули огни. Теперь его фигура отчетливо вырисовалась на фоне сцены, где танцевали обнаженные молоденькие девушки. Однако же и ему стали лучше видны лица посетителей, сидевших за выстроенными полукругом столиками. Официантка коснулась его руки. И кокетливо произнесла по-немецки:

— Герр американер желает чего-нибудь особенного?..

Роган отвернулся от нее, раздраженный тем, что девица с такой легкостью распознала в нем американца. Он почувствовал, как кровь запульсировала под серебряной пластиной, скрепляющей кости черепа, — опасный симптом. Следует сделать работу как можно быстрей и вернуться в гостиницу. Роган двинулся по помещению клуба, заглядывая в каждый темный угол, где веселые бюргеры пили пиво из высоких объемистых кружек и привычно лапали первых попавшихся под руку официанток, осматривая кабинеты со шторками, где на кожаных диванах лежали мужчины и изучали фотографии танцовщиц прежде, чем взяться за телефон и пригласить к себе понравившуюся девушку.

Роган нервничал. У него оставалось не так много времени. Он резко развернулся лицом к сцене. За спинами обнаженных танцовщиц в занавесе была установлена прозрачная панель. Через нее посетители заведения могли видеть строй новых девушек, готовых выйти на сцену. Они аплодировали всякий раз, когда одна из девушек снимала бюстгальтер или чулок. Чей-то пьяный голос громко выкрикнул:

— Милашки! Ах, вы милашки мои! Люблю вас всех! Всех бы переимел!

Роган повернулся на этот голос и улыбнулся в темноте. Он вспомнил голос. За десять лет тот ничуть не изменился. Низкий, с придыханием, с отчетливо слышным баварским акцентом, фальшиво дружелюбный. И Роган быстро пошел на него. Отвернул полу пиджака, нажал на кнопку кожаной кобуры, где лежал «вальтер», другой рукой вытаскивая из кармана глушитель.

И вот он оказался перед столиком, лицом к лицу с человеком, которого никогда не забывал, память о котором хранил на протяжении десяти лет.

Голос не обманул — это был Карл Пфан. Немец набрал фунтов пятьдесят, никак не меньше, и заметно облысел, лишь несколько белесых прядей, зачесанных поперек, липли к жирной коже головы. А рот все такой же — маленький, злобный, каким запомнил его Роган. Он уселся за соседний столик и заказал выпивку. Когда свет в зале погас и за сценой вновь вспыхнул голубой мерцающий экран, Роган осторожно вытянул «вальтер» из кобуры и, держа руки под столом, навинтил на ствол глушитель. Прицел слегка сбит, на точное попадание можно рассчитывать лишь с пяти ярдов. Роган слегка сдвинулся вправо и похлопал Карла Пфана по плечу.

Тот повернул к нему голову, склонил блестящую лысину, и фальшиво дружелюбный голос, снившийся Рогану на протяжении вот уже дести лет, спросил:

— Да, mein Freund, чего желаете?

Тихим хриплым голосом Роган ответил:

— Просто я твой старый приятель. Мы заключили сделку на Масленицу, в понедельник, в 1945 году. В Мюнхенском дворце правосудия.

Представление на миг отвлекло Карла Пфана, глаза смотрели на сцену.

— Нет, нет, этого быть не может, — нетерпеливо произнес он. — В 1945 году я служил отечеству. А бизнесменом стал только после войны.

— Когда ты был нацистом, — сказал Роган. — Когда был палачом и мучителем… Когда был убийцей. — Пульс бешено бился под серебряной пластиной в черепе. — Я Майкл Роган. Служил в американской разведке. Теперь вспомнил?..

Раздался звон разбитого стекла. Карл Пфан резко развернулся всем телом и уставился в темноте на Рогана. И тихим угрожающим голосом произнес:

— Майкл Роган мертв. Чего ты от меня хочешь?

— Мне нужна твоя жизнь, — ответил Роган.

Быстрым движением он извлек из-под стола пистолет, стволом уперся в живот Пфана и спустил курок. Немец содрогнулся всем телом. Роган выстрелил второй раз. Захлебывающийся предсмертный крик Пфана заглушил дружный взрыв смеха в зале — на экране в этот момент возникла забавная сценка обольщения.

Тело Пфана осело в кресле. Его смерть никто не заметит до тех пор, пока не кончится представление. Роган свинтил глушитель со ствола пистолета, разложил разобранное оружие по карманам. Затем поднялся и не спеша двинулся по темному залу к выходу. Привратник в изукрашенном золотым шитьем камзоле отдал ему честь и свистнул, пытаясь вызвать такси, но Роган отвернулся и зашагал по аллее к порту. Довольно долго он шел по набережной, пока сердце не стало биться медленнее и пульсация крови под пластиной не прекратилась. В свете холодной луны северной Германии виднелись разрушенные причалы для боевых кораблей и ржавые корпуса подводных лодок — жуткие призраки войны.

Итак, Карл Пфан мертв. С двумя покончено, осталось пятеро, мрачно подумал Роган. И тогда десять лет ночных кошмаров останутся позади и он смирится с серебряной пластиной в черепе, с несмолкаемыми криками Кристины, зовущей его по имени, умоляющей о спасении. И с тем страшным моментом, вспышкой возникающим перед глазами, когда семеро мужчин приговорили его к смерти и начали убивать под высоким сводчатым куполом Мюнхенского дворца правосудия, как какое-то животное. Они хотели умертвить его, лишив этот акт всякого достоинства, со смехом, словно в шутку.

Холодный ветер с моря пробирал до костей, и Роган повернулся и зашагал по Рипербан, миновал полицейский участок и вышел на Давид-штрассе. Полиции он не боялся. Свет в ночном клубе был приглушенный, вряд ли кто-либо мог как следует разглядеть его, чтобы достаточно точно описать потом. И все же, соблюдая меры предосторожности, он свернул на узкую боковую улочку, где на углу на большой деревянной доске висел предупреждающий знак: «Юношам вход воспрещен!» Эта улица ничем не отличалась от других, пока он не свернул за угол.

Он оказался на Рипербан, в знаменитом районе Гамбурга, отведенном под легальную проституцию. Кругом неспешно и во множестве прогуливались мужчины. На первый взгляд трехэтажные здания цвета имбирного пряника ничем не отличались от других. Одно исключение: окна первых этажей походили на витрины, и прекрасно было видно, что творится внутри. В креслах и на диванах сидели молоденькие девушки, читали, попивали кофе, болтали или просто мечтательно смотрели в потолок. Таких красавиц Роган никогда не встречал.