Гнев Цезаря - Богдан Сушинский Страница 91

– Можем, естественно. О том, что произошло сегодня ночью, адмирал уже уведомлен?

– Ты будешь очень удивлен, однако об этом я тоже позаботилась. Устами все того же полковника Рогова, естественно.

– Когда ты рядом, Анна, я перестаю чему-либо удивляться. Просто-напросто отвыкаю от этой способности, честно говорю.

– До сведения адмирала, под большим секретом, доведено, что на берегу ты выполняешь особое задание органов, которое стоит на контроле в самых верхах. И что после возвращения тебя уже ждут повышение в звании и орден. – Она встретилась с недоверчивым взглядом подполковника и пожала плотно сбитыми плечиками своего кителя. – Ну, полной убежденности нет, однако задача такая перед атташе-генералом и полковником поставлена.

– Надеюсь, они восприняли твои слова как приказ, который не подлежит обсуждению? – все-таки не сумел удержаться от улыбки флотский чекист.

– Сразу оговорюсь: в возможностях Рогова не уверена, потому и воспринимаю его как «вспомогательный калибр». А что касается генерал-лейтенанта Волынцева, то его связи, авторитет в сферах контрразведки, а главное, напористость тебе известны. В то же время полковник старательно выполняет свою миссию здесь, на берегах Адриатики. Так что все при деле.

Бутылка все еще хранила на запотевшем стекле незримые остатки льда. Само же красное вино – с какой-то незнакомой этикеткой и замысловатым названием, то ли на французском, то ли на итальянском, – воспринималось не только организмом, но и самой душой Гайдука как божья роса – у иорданских источников.

– И все же хочу уточнить: о ночном инциденте адмирал уведомлен?

– В самых общих чертах и под тем соусом, что тебе даже пришлось вступить в схватку с вражескими агентами.

– Так оно, по существу, и было, – мрачно заметил флотский чекист. – Это была схватка, во всех смыслах.

– Тем не менее сцены с подземельями местной контрразведки и чаепитием у гостеприимного майора Шмагина нами благоразумно упущены. Завтра, в тринадцать ноль-ноль, в присутствии представителей международной репарационной комиссии на «Джулио Чезаре» состоится официальный спуск итальянского флага, после которого весь итальянский экипаж перейдет на борт своего корабля сопровождения, уж не помню, как там его именуют. Кстати, я тоже буду присутствовать на этой церемонии, по линии Международного Красного Креста. А послезавтра утром состоится общее построение советской команды «итальянца», с поднятием флагов вашей страны и Черноморского флота. И тоже – в присутствии членов репарационной комиссии. Таков порядок.

Они выпили и какое-то время молча расправлялись с лангетом, щедро окаймленным посреди большой тарелки жареным картофелем, пересыпанным тонкими волокнами говядины, судя по вкусу, извлеченной из банки с тушенкой. Это приправленное острым пряным соусом блюдо, как и вино, которым он, мелкими глотками, запивал почти каждую порцию, показались Дмитрию настолько вкусными что не хотелось отрываться от них даже на светскую беседу с дамой, которая столь щедро угощала.

– Общий расклад понятен, – все же проворчал он сквозь набитый рот. – Однако остается еще один, последний по этой теме, вопрос.

– Связанный с твоей предстоящей встречей с бароном фон Штубером…

– Как нетрудно было догадаться.

– Два часа назад мы должны были встретиться с бароном, однако он не явился. И уже вряд ли выйдет на связь.

– Не верю, что он отречется от желания шантажировать меня и вообще откажется от такого «троянского коня» в самом логове вражеской контрразведки.

– Мне тоже в это не верится. Штубер прекрасно понимает, что идти с повинной по поводу плена в сорок первом тебе поздно и крайне невыгодно. Поэтому так или иначе, а до конца засвечиваться перед своей же контрразведкой тебе не захочется. Не исключено, что он узнал о твоем аресте местной контрразведкой и не решится сходить на берег, дабы не оказаться в тех же подвалах. На борту итальянского линкора, все кубрики которого уже приняты нашей командой, а большинство еще и опечатаны, засвечивать тебя во второй раз тоже не хочет, поэтому и затаился на итальянском эсминце сопровождения.

– Убрать бы его, что ли? – Гайдук вопросительно взглянул на Анну и тут же отвел взгляд. – Понимаю, что я должен был сделать это прямо здесь, во Влёре.

– Только не надо казнить себя; ты же знаешь, что здесь это было невозможно, если, конечно, ты не самоубийца. К тому же не исключено, что этой информацией владеет кто-то из подручных Штубера, наверняка он таким образом подстраховался, прежде чем выйти на связь с тобой. Конечно, я могу пустить по его следу своих «гончих», есть у меня несколько парней, которые терпеть не могут эсэсовцев и нажимают на курок, не терзаясь никакими сомнениями. Но пока что не время. Выводить барона из игры сейчас, когда намечается большая диверсионная операция с участием самого князя Боргезе, а возможно, и Скорцени… Операции, в которую уже втравлены несколько наших сотрудников, в том числе атташе-генерал, Рогов и я, и которая уже получила благословение Москвы… Нет, это было бы неразумно.

– Согласен, исходя из интересов контрразведки, убирать Штубера прямо сейчас – неразумно, – задумчиво согласился подполковник, так и не решившись напомнить графине, что в данном случае он еще и обязан позаботиться о своих собственных интересах.

27

Они выпили немного вина и снова принялись за еду. Чувствовалось, что Анна тоже голодна, а за свою на удивление стойкую, казалось, раз и навсегда сформированную талию она не опасалась.

– Есть еще один аспект. Я, конечно, держу форс и всячески хорохорюсь, однако в Центре чуть было не определили меня в предательницы, заподозрив в работе на вражескую агентуру.

– На вражескую агентуру ты тоже работаешь, но с пользой для советской. И в Центре это знают. Причем это было известно с первых дней твоего укоренения в германском тылу. Тогда в чем дело?

– В Центре тоже меняются люди, а вместе с ними меняются взгляды и обстоятельства, при которых меня там все еще терпят.

– Все настолько серьезно? – оторвался от еды Гайдук, застыв с не донесенной до рта вилкой. Очень уж его насторожило это фон Жерми оброненное «все еще терпят».

– В Италии разоблачены сразу трое наших агентов. Причем одного достали уже в Швейцарии. Подозрение пало на меня, и если бы не заступничество атташе-генерала Волынцева… – Анна взглотнула сгусток слюны. Чувствовалось, что она волнуется, хотя это было так не похоже на нее. – Словом, если бы не его заступничество, вряд ли я дожила бы до того момента, когда выяснится, что все трое оказались из числа итальянских коммунистов, бывших то ли подпольщиков, то ли партизан. И первого из них арестовали как коммуниста, выступавшего против действующей власти. И лишь во время допросов выяснилось, что он еще и русский агент. Он же и выдал своих товарищей.

– Ты была связана с ними?

– Лично – нет. Однако один из моих людей доставлял их резиденту некую сумму денег и посылку, присланную из Москвы. Пока шло расследование, люди из Центра начали копаться в моих операциях и донесениях, выяснять, почему я создала свою собственную агентурную сеть, никому, кроме меня, не подчиняющуюся, кто тот агент, который выходил на связь с резидентом. Получилось, как в старом анекдоте: хотя ложек сосед и не крал, однако осадок на душе все же остался. Конечно, я позаботилась о создании собственной сети, у меня неплохая охрана, но, как ты сам понимаешь, если уж решено ликвидировать агента, никакая осторожность и никакие телохранители его не уберегут. Тем более что уходить в глубокое подполье, прячась ото всех сразу, не хотелось бы.