Гольф с моджахедами - Валериан Скворцов Страница 9

1

Источник вони обнаружился на рассвете. Оказалось, подслушивающую и подсматривающую аппаратуру угнездили между компостными кучами. С ближайшей, топорща усишки, на Ефима Шлайна таращила глаза-икринки лоснящаяся мышка-полевка. Кормилась при помойке. Достойная коллега собирателю грязных секретов. И не единственная. На ветвях бука, стряхивая с них комки слипшегося снега, ворочались нахохлившиеся вороны. Пернатые коллеги ненавидели развалившееся на их яствах млекопитающее в маскхалате…

Шведский комбинезон с подогревом от батареек, такие же сапоги и армейская ушанка делали существование Ефима практически дачным. В сущности, он седьмой час валял дурака. И ничего стоящего не услышал, ничего явного не приметил вокруг и внутри бревенчатого особняка на островке посреди реки, название которой следовало бы спросить у проводника.

Общее мнение кормившихся при помойке коллег относительно шлайновского присутствия — «ни себе, ни людям» — представлялось справедливым…

Хотелось вдохнуть, что называется, полной грудью. Скажем, если отползти от компостных куч метров на пятьдесят.

Шлайн с сожалением подумал, что перемена позиции в течение наступившего дня — несбыточная мечта. Пайзулла Нагоев — проводник, посадивший его в засаду, — выбрал вонючие залежи именно потому, что страдающие чистоплотностью чеченцы сунутся сюда в последнюю очередь. Предпочтут ограничиться биноклями, в том числе и ночного видения. Малейшее передвижение будет выявлено немедленно. Если не наблюдателями, то на мониторах скрытых камер в пункте слежения, который, вне сомнения, обустроен в усадьбе. Да и вороны выдадут. Например, взмыв в воздух. Или карканьем, наконец. Нагоев особо предостерегал насчет этих тварей. И ещё сорок, которые пока не появлялись.

Шлайн попытался припомнить, когда последний раз выезжал на природу, но, вспомнив, поежился: с Эрикой. На замусоренное Клязьминское водохранилище. Кататься на идиотской разборной байдарке…

Теперь-то он мог с определенностью сказать себе, что семейная жизнь не состоялась. Три года с эстонской дамочкой, вывезенной из Таллина, куда однажды, как и сюда, в Чечню (или Дагестан? — трудно сказать), его занесло, не назовешь ординарными. Нелады с окружающей средой в России у супруги Шлайна выявились, кажется, после её возвращения из Парижа. Она ездила в столицу артистической богемы за деньгами, довольно приличными, заработанными Шлайном на эстонской операции. Жить бы да жить в Крылатском, где они купили квартиру в доме с подземным гаражом… И гараж не пустой, там — новенькая, турецкой сборки «Рено-19 Европа»…

Однажды вечером Эрика принялась названивать в штаб-квартиру либерально-демократической партии, чтобы объяснить, как недостойно выступает в Думе их депутат. Разумеется, ей ответили — с аппарата, снабженного определителем телефонных номеров. Про номер назойливой критиканши, выяснив, к чьей квартире таковой относится, либералы с плохо скрываемым удовольствием оповестили шлайновскую контору. Заодно и поинтересовались: это не прослушивание?

Ефим же в тот вечер предвкушал издававший ароматы бигус, который, конечно, остыл. Возможно, не следовало ставить второй телевизор и параллельный телефон на кухне. Так он подумал и успокоился…

Некоторое время спустя у входа в «Горбушку», куда они поехали прикупить видеофильмов, Эрика вцепилась в молодцов, раздававших неприличные политические листки. Конечно, спустить штаны и отодрать юнцов ремешком не мешало бы. Но не в них было дело. Эрика набросилась на дурачков потому, что могла показать себя на людях, не опасаясь, как говорится, сдачи. Молодец среди овец. А Ефиму хотелось, чтобы она купила ему ещё и галстук в лавке напротив «Горбушки». Шлайн не умел покупать вещи…

Видимо, неумение выбирать вещи и, как выяснялось, жен составляло существенную часть его комплексов. Ефим Шлайн страдал аллергией на проявления энтузиазма, любой общественной настойчивости в личностном поведении. Вожделения вселенского блага и справедливости по зову сердца, в духовном порыве, а также по простоте душевной вызывали у него сыпь. Он тушевался среди интеллектуалов, с которыми Эрика подпевала на концерте состарившейся «Машины времени» насчет того, чтобы мир прогнулся под них. Коллективное прогибание жизни как-то не приходилось по душе Ефиму Шлайну. Хотя он и стеснялся этого, ему не нравились Биттлзы, он предпочитал Элвиса Пресли. Еще Мориса Шевалье и Фэтса Доминоу. Иногда Зыкину и Кобзона. Потому что эти, хотя и не в ванной, как он, а на сцене, пели в одиночку. Правда, существовали ещё сестры Берри. Их пение ему тоже нравилось. Да кто этих сестер помнит? В общем, он и песни не умел выбирать. Эрика и слышать ничего не хотела о его низкопробных вкусах.