Операция "цитадель" - Богдан Сушинский Страница 87

— И что же он?

— Пришел в ярость. Да-да, я не преувеличиваю. Вы даже не представляете себе, в какую ярость он пришел, узнав об этой подлости.

— Будапешт такой ярости не переживет, — иронично улыбнулась Фройнштаг.

Скорцени уже понял, кто ее собеседница, и подошел поближе. Он успел снять сапоги и брюки, и стоял теперь рядом с Лилией обнаженным, дожидаясь, когда она бросит трубку и вспомнит о нем.

— Напрасно вы так… — обиделась фон Шемберг. — Наш знакомый сразу понял, что этот акт нацелен не столько против вас, сколько против него самого. Против всех нас. Разве не ясно, что нас попросту хотят поссорить? Причем поссорить еще до того, как вы что-либо предпримете.

— Но вы так и не объяснили, из каких источников вам стало известно о случившемся, — напомнила Фройнштаг, и свободная рука ее принялась блуждать по телу мужчины, все приближаясь и приближаясь к самым сокровенным его местам.

— Вам прекрасно известно, что в то время у отеля находилась наша машина.

— Та самая, что вполне благородно сопровождала нас от вашего дома?

Прежде чем ответить, баронесса с кем-то вполголоса посоветовалась. Фройнштаг показалось, что рядом с ней находится сам Салаши.

— Именно сопровождала. На всякий случай. И очень жаль, что томившиеся в ней парни не сумели вовремя вмешаться. Впрочем, им не очень-то положено было вмешиваться. Главная их задача заключалась в том, чтобы не раскрыться.

— То есть хотите заверить, что убийца прибыл не на вашей машине?

— Это исключено, фрау Вольф. Ваш супруг должен понять, что это совершенно исключено.

«Скорцени испугались! — мстительно осклабилась Фройнштаг. — Мести его забоялись! Так оно и должно быть! „Пусть ненавидят, лишь бы боялись!” — девиз римских императоров».

— Как видите, до сих пор ни один из ваших людей не исчез.

— Мы рады этому.

— Вас тоже не тронули. Из этого следует, что мы хотим бить наверняка. Без излишней горячности и мстительности.

Скорцени одобрительно потрепал Фройнштаг по плечу. Она с самого начала повела разговор так, как надо, но в последней фразе просто-таки превзошла все его ожидания.

— Нам следует думать о том, как строить свои дальнейшие отношения, — вкрадчиво напомнила Юлиана, пытаясь вернуть спутницу Скорцени в атмосферу их недавней встречи. Баронессе казалось, что тогда между ними установились достаточно доверительные отношения.

— Их тем легче будет налаживать, чем скорее все вы предпримете попытку выяснить, кто это решил поразвлечься таким дичайшим образом у отеля «Берлин». Нам нужны имена и адреса.

— Утром наши люди займутся этим.

— Нашими делами, милая баронесса, следует заниматься в основном по ночам, — назидательно и не без скабрезного подтекста напомнила ей Фройнштаг. — Так и скажите общему знакомому, что он зря теряет время.

Баронесса попыталась сказать что-то в оправдание Салаши, но Фройнштаг решила, что все, что фон Шемберг могла сказать, она уже сказала, а потому, не предупреждая и не прощаясь, положила трубку.

— Баронесса фон Шемберг? — спросил Скорцени, когда Лилия, наконец, вновь томно потянулась к нему и, обняв за шею, буквально прикипела всем телом.

— Они расстреливают меня, где только могут: на улице, в постели… Ждут, пока рассвирепею. Объясните им, штурмбаннфюрер, что они еще не знают, каковой я бываю в стадии окончательного озверения.

— Знай они вас по-настоящему, они бы содрогнулись.

— И они еще содрогнутся.

— Итак, баронесса и ее консультант открестились от нападавшего, но признали, что слежку за вами вели все же их люди.

— Мы, «тупоголовые», додумались до этого и без их признания.

— Признание в любом случае важно, — задумчиво возразил Скорцени, совершенно забывая, что в эти минуты должен думать о самой женщине, а не о тех, кто покушался на нее. — Но одного из двух их парней мы все же прихватим. Для острастки. На всякий случай. Чтобы Салаши стал сговорчивее.

— Вы намерены встретиться с ним, штурмбаннфюрер?

— Чтобы он тут же возомнил себя фюрером Великой Венгрии? Пусть пока постоит под дверью, подождет, поволнуется, порассуждает о превратностях судеб всех его предшественников, причем не только в Венгрии. Или, может быть, я не прав?

— Вы, как всегда, божественно правы, мой Бонапарт!