Демоны римских кварталов - Андрей Дышев Страница 87

Хитон сняли с одного плеча, пропустили его край под рукой и связали на груди узлом. По обнаженной спине стали стегать кожаной плетью. Если Влад падал, его поднимали и начинали бить снова. Руки его были связаны спереди, а конец веревки вплели в хвост ослицы. Ослицу не стегали, лишь ласково хлопали по крупу, заставляя бежать резвее. «Я не могу, я не должен чувствовать боль!» – думал Влад, но при каждом ударе плетью с трудом подавлял крик, стискивал зубы, кусал до крови губы.

Ослица уставала, ей давали передохнуть, а Влада в это время кидали на землю и били палкой по пяткам. Бесконечная толпа обложила дорогу в Иерусалим. Люди стояли на обочине, кричали, кидали во Влада камнями и норовили уколоть его под ребра остро заточенными кольями. Все повторялось – те же узкие улочки, храм, резиденция наместника, но нынешняя круговерть была залита кровью… Сколько людей! Сколько ненавидящих взглядов! Господи, где же ты?!

Христос где-то рядом… совсем рядом…

Удар хлыстом.

– Встать!!! Вперед!!!

Он с трудом поднялся на ноги. Брусчатка, липкая и скользкая от его крови, качалась под ним. Толпа выла, ревела и колыхалась, словно штормящий океан.

– На кого ты поднял руку?!

– Ты поставил себя выше Господа!

– Убейте его! Убейте его сейчас!

Солдаты из последних сил сдерживали напор толпы, упираясь в злобную массу щитами. Кому-то из легионеров пришлось схватиться за меч.

«Почему мне больно? Это ведь сон! Все это нереально! Этого нет, нет!»

Его спина горела огнем. Казалось, что с каждым ударом плеткой ему на спину выплескивают ведро кипятка. Кто-то из толпы кинул ему под ноги ворох сухих терновых веток, и Влад прошел по ним босыми ногами. Он закричал и заплакал от боли, когда крепкие длинные шипы глубоко вошли в его ступни. Толпа восторженно заулюлюкала.

– Залейте ему в горло расплавленное железо! – доносился со стороны вопль. – Он очень громко стонет!

– Отдайте его нам!

Уже и ослица выдохлась идти по шумной узкой улочке в гору, и тогда солдаты отпустили изнемогшее животное и с удвоенной силой стали стегать Влада плетками. Когда кровавые брызги орошали толпу, та отвечала радостным воплем.

«Господи! – молился Влад. – Ты же не можешь спокойно созерцать это! Ты ведь тоже страдаешь вместе со мной, ибо все не так, как ты задумал!»

Дорога становилась все круче, и к самой вершине холма Влад поднимался только в сопровождении римлян. Беснующаяся толпа осталась внизу, но ее страшный, канализационный рев доносился досюда. На каменистом склоне Влад упал. Его били шедевром римского пыточного искусства – бичом из бычьей кожи flagellum, который в несколько ударов превратил спину Влада в развороченное кровавое месиво. Христос где-то рядом… совсем рядом…

Четверо солдат, расположившись рядом, с воодушевлением сколачивали крест, прибивали толстыми гвоздями с большими шляпками шероховатую поперечину. Они очень старались, движения их были точными, как у профессиональных плотников, будто они знали, что их далекие потомки паписты выберут это омерзительное орудие пыток и казни своим священным символом, наклепают бесчисленное количество золотых и серебряных крестиков, будут их целовать, холить и лелеять, водружать их на храмы, часовни и могилы, да принуждать кого ни попадя молиться на них. Казнили б на гильотине, или вешали б на веревках, или травили б в газовой камере – был бы другой символ… Но речь не об этом. Легионер, кому была поручена церемония казни, ударом меча перебил веревку на руках Влада и по небрежности отсек ему часть большого пальца. Другой схватил его за волосы и, помогая бичом, принудил встать на ноги, неимоверно распухшие от терновых шипов. Кто-то третий, стоявший за спиной, сорвал с кровоточащих плеч Влада хитон. Посыпались на землю разноцветные пилюли, словно семена, брошенные в сухую и бесплодную почву. Легионер, кроша, наступил на них ногой и, злясь от того, что все никак не может удовлетвориться и насытиться кровью, наотмашь стеганул Влада по лицу кожаным бичом с вплетенными в него крючками. Щеки и лоб посекло, словно лезвием.

«Как больно! Как невыразимо больно!»

Он почти ослеп, но еще пытался всматриваться в лица людей, которые двигались вокруг него и причиняли ему страдания. «Господь где-то рядом… Он здесь… Я чувствую его… Он плачет и шепчет: потерпи… еще чуть-чуть… я вместе с тобой…»

И снова жгучей плеткой по лицу! Влад отшатнулся, уперся пяткой в основание креста, лежащего на земле, и упал спиной на него. Крест был старый, подгнивший, пахнущий гнилым мясом. В Иерусалиме дерево экономили и крест использовали для казни уже не один десяток раз. Снимали с него трупы и приколачивали к нему новых мучеников, снова снимали и снова приколачивали. Крест был насквозь пропитан восторгом садистов и кровавым злодейством власти. Солдаты принялись прикручивать руки Влада к поперечине. Кто-то низко склонился над его лицом. Влад, как сквозь туман, увидел ровный крупный нос, водянистые глаза, мясистые коричневые губы и впалые щеки, прикрытые защитными пластинами шлема.

– Скажи что-нибудь, – произнес легионер. – Потом тебя уже никто не услышит.

Влад не без труда разомкнул склеенные вязкой кровью губы:

– Где я?

Легионер захохотал и сильным ударом молотка пробил ладонь Влада гвоздем.

– Ты здесь! Ты здесь!! Ты здесь!!! – орал он в неистовом безумии, и с каждым выкриком загонял гвоздь все глубже. Дважды промахнулся и попал Владу по пальцам.

На другом конце поперечины возникла веселая толкотня: солдаты спорили, кому из них забить второй гвоздь.

Ступни сложили крест-накрест и пробили их одним гвоздем. Под ноги приколотили щепку, чтобы Влад, стремясь в бездумной агонии ослабить боль в рвущихся ладонях и ступнях, встал на нее и тем самым продлил свою жизнь, а значит, и мучения. Эта нижняя поперечина, весьма остроумное дополнение к пыточной машине, тоже стала частью великого символа.

Но не об этом сейчас, не об этом! А о том, что в те последние мгновения своего пребывания в странном сне Влад искал Богочеловека. Рабы, пригнанные на холм для тяжелой работы, уже выкопали яму для креста и, накинув на его макушку веревочную петлю, стали поднимать крест. Влад на мгновение задохнулся от стремительного взлета к небу, а когда замер в зените под самым солнцем, то увидел под собой город с сеткой узких улиц, многообразием домов, с площадями, торговыми рядами, с толпами людишек. И даже римляне, отошедшие от креста на несколько шагов, чтобы полюбоваться своей работой, показались Владу с такой высоты маленькими и смешными игрушками. И весь мир теперь расстилался под его окровавленными, сбитыми гвоздем ногами, и птицы парили под ним, и знойное марево дрожало, будто утренний туман над озером, и доносился снизу не меняющийся веками шум города, словно проколотый то острым воплем какого-нибудь торговца, то криком осла, то звонкими ударами кузнеца. И Владу показалось, что крест – это его крылья, могучие, сильные, с размахом, который невозможно вымерить, и сейчас он воспарит; а гвозди – это рычажки управления, и стоит приложить небольшое усилие к правому гвоздю, как крест медленно и плавно накренится вправо и начнет облетать город по большой дуге; а если потревожить левый гвоздь, то начнется вираж в противоположную сторону; а вот гвоздем в ногах можно управлять высотой. Ну а скорость – это по желанию души, это ее прерогатива…