На вершине власти - Владимир Гриньков Страница 86

При этих звуках Раджани, крадущийся между вертолетов, прибавил шагу, но все равно не успел – вертолет начал подниматься, и сержант, выбежав на открытое место, проорал сопровождающему его солдату:

– Огонь! Бей по нему!

Но едва раздались первые выстрелы, откуда-то вынырнул советский в летной куртке с багровым лицом и полез на них с кулаками:

– Не стрелять! Там Уланов! Пилот!

Солдат опустил автомат и растерянно взглянул на Раджани.

– Дима, быстрее! – умолял в вертолете Хомутов. – Они из нас сейчас сито сделают!

Уланов заложил крутой вираж, и гремящая машина пошла над самой бетонкой, так что ничего на земле не разобрать – сплошная серая муть. Хомутов прикрыл глаза. Он еще не мог поверить, что все позади. Через несколько минут он обернулся к Уланову, но тот сосредоточенно смотрел прямо перед собой, закусив губы от напряжения.

– Извини меня за весь этот спектакль со стрельбой! – крикнул Хомутов – в вертолете было шумно, но Уланов понял, кажется, и кивнул.

Они шли над холмами. Далеко справа виднелась лента шоссе.

– Куда летим? – спросил Уланов.

– К границе.

– Какой?

– Которая ближе.

Вертолет нырнул к гребням холмов, пересек шоссе. Хомутов из пилотской кабины перешел в отсек. Амира сидела у иллюминатора, сжавшись в комок. Хомутов тронул ее за плечо, девушка обернулась, и сейчас же отвела взгляд.

– У тебя все в порядке? – спросил Хомутов.

Она не ответила. Хомутов вернулся в кабину.

Уланов указал куда-то далеко вперед:

– Граница!

Хомутов проследил направление: те же холмы, никаких пограничных столбов.

– Русло ручья видишь? – крикнул Уланов. – Это она и есть.

– А до жилья далеко?

– На какой стороне? На джебрайской?

– Нет, ясное дело.

Уланов взглянул на лежавшую на коленях карту:

– Километров пятнадцать.

– Тогда садись – сразу за ручьем.

Вертолет скользнул вниз и завис над каменистой площадкой. Гул двигателя стих, лишь лопасти винта мелькали, постепенно замедляя бег. Хомутов склонился к Уланову, и они обнялись, хлопая друг друга по спине.

– Надо же, – бормотал Уланов. – Глазам не верю… Пашка, честное слово – Пашка… Откуда ты свалился? Что случилось?

– Ничего особенного. Это я из командировки вернулся, – проговорил Хомутов. На глазах у него стояли слезы.

Уланов отстранился и оглядел Хомутова с ног до головы, будто все еще не веря, что все происходящее – наяву.

– Я думал сначала, что тебя в Союз отправили. Потом прошел слух, что Фархад тебя орденом наградил, причем посмертно.

– Это я сам себя наградил, – засмеялся Хомутов. – Я здесь был все это время, в Хедаре. Походил в президентской шкуре.

И пояснил, видя, что Уланов недоумевает:

– Из меня сделали двойника Фархада, чтобы сбить с толку террористов. Поднатаскали немного, и – вперед.

– То-то я вижу, рожа у тебя какая-то странная, – улыбнулся Уланов. – А на кой тебе понадобилась вся эта стрельба, захват вертолета?

– Они меня вычислили, – невесело усмехнулся Хомутов и зябко повел плечами. – Бахир. Вот и пришлось, чтобы башки не лишиться…

– Мог бы в посольстве укрыться. Там не посмели бы тронуть.

Хомутов встряхнул головой.

– Нет, нет. Это исключено.

– Почему? – не мог взять в толк Уланов.

– Меня нету, понимаешь? Хомутов Павел Иванович числится среди жертв покушения на президента Фархада. Посмертно награжден орденом Красного Знамени и каким-то еще джебрайским, не помню уже – каким.

– Но ты же жив!

– Жив, потому что погиб не я, а президент, но об этом не знает ни одна душа, кроме меня, секретаря президента, а теперь еще и Бахира. Но и тот представляет себе события довольно смутно.

Он махнул рукой – что говорить, забудем.

– И что теперь? – спросил Уланов.

– Не знаю. В Джебрай мне дорога заказана, в Союз тоже. Что ж… мир велик. Фархад умер – ну, а мне предстоит начать все с начала. С чистого листа, – он смеялся, а глаза оставались печальными. – Это, оказывается, не так страшно, Дима – все начинать сначала. А за спектакль на аэродроме еще раз извини. Не хотел перед твоим напарником раскрываться. Так лучше – ты просто подчинился силе оружия, и спроса с тебя никакого. Кто захватил вертолет? Какой-то полоумный джебраец. А о Хомутове – ни звука.

Уланов кивнул, соглашаясь.

– Ну и все, я пойду, – сказал Хомутов. – Пора.

– Надо же, – пробормотал Уланов. – Как все это повернулось… Эх, жизнь!

Чтобы не растягивать прощание, Хомутов резко отстранился, крикнул в чрево вертолета:

– Амира! Уходим!

Девушка безмолвно выскользнула из темного проема. И тут Уланов вспомнил наконец главное, что собирался сказать.

– Людмилу в Союз вывезли. Ты знаешь об этом?

Хомутов хмуро кивнул. Он вспомнил вестибюль госпиталя, портрет Люды в траурном крепе, слова Агафонова: «Мы подготовили ее к отправке». Это было так болезненно, что он отвернулся, чтобы Уланов не видел выражения его лица.

– Тебе это, наверное, безразлично теперь?

Хомутов опустил голову.

– Ее уже не вернуть. Что толковать об этом.

И пошел прочь. Потрясенный Уланов вдруг понял, что Хомутов ни черта не знает, и захлебнулся криком:

– Паша! Паша!

Хомутов остановился. Лицо его было безжизненным.

– Она жива! Ее вывозили в Союз через аэродром в Бергаше, это было совсем недавно, и я перебрасывал ее в Бергаш под надзором гэбэ!

Хомутов недоверчиво молчал.

– Она жива! – упрямо повторил Уланов.

И тогда Хомутов засмеялся. Сначала осторожно, словно еще не веря, потом все увереннее и громче, и, глядя на него, Уланов засмеялся тоже, приговаривая:

– Жива! Она жива, Паша!

– Я поеду к ней!

– Но тебя же не впустят в Союз! У тебя никаких документов, тебя же нету вовсе, старый черт!

– А я через границу, как немецкий диверсант!

– Граница на замке, Паша. Там у нас пограничник Карацупа со своей верной овчаркой Джульбарсом.

– Я что, не найду приличной колбасы для собаки в свободном мире?

Они дурачились, и Хомутов постепенно возвращался к жизни.

Они опять обнялись.

– Давай, – сказал Хомутов. – Тебе пора.

Он отошел в сторону, глядя, как вертолет взлетает. Уланов сделал над площадкой круг и помахал на прощание рукой. Когда гул двигателя стих за холмами, Хомутов обернулся к Амире: