След мустанга - Евгений Костюченко Страница 8

— Ну, должен же кто-то добывать уголь…

— Уголь не растет, как пшеница. Он кончится. Здесь мало угля. В прошлом году уже иссяк один карьер, и всем пришлось уехать. Осталась только гора глины и огромная яма. Вот и все, что осталось после двенадцати лет. Здесь будет то же самое. И всем этим людям придется снова ехать куда-то. Все начинать сначала. И так они будут кочевать по всей земле. Они будут добывать хлеб в лавке, они будут жить в чужих домах, они будут греться чужим огнем. А мы останемся здесь, и у нас все будет свое, не чужое. Свой дом, свой хлеб, свой огонь.

Они еще не добрались до середины, когда снизу прибежал мальчонка с узелком. Белоснежная тряпица раскинулась на земле, густо усеянной опилками, и они пообедали отварным картофелем и жареными цыплятами. В черном глиняном кувшине с индейским орнаментом было козье молоко. Хлеб был пышным и душистым, горячим внутри, со смуглой мягкой коркой.

Еда придала сил, но работа не пошла быстрее. Дуб обрушился на землю уже на заходе солнца. От удара даже горы подскочили, но у Кирилла не было сил радоваться победе. Даже лежа на земле, дуб закрывал закатное небо голыми длинными ветвями.

— Вот и все, — сказал Кирилл.

— Это еще не дрова, — покачал головой Питер. — Нам еще пилить и пилить…

До наступления темноты они успели срезать всего лишь две нижние ветки. Возвращаясь в деревню, Кирилл думал только о том, что через несколько часов придется снова подниматься по этому косогору. Краем глаза он заметил, что окна дома, где остался лежать Энди, были закрыты ставнями, но из щелей пробивался красноватый свет.

Питер, как оказалось, устал не меньше. Он молча сидел за столом, а сестры в белых платках порхали вокруг, подавая тарелки и подливая молоко в кружки. Полли среди них не было, что не удивило Кирилла — эту молчунью он скорее мог представить гарцующей на мустанге, чем снующей по кухне.

— Твой друг спит, — сказал Питер, отодвигаясь от стола. — Ты тоже ложись. Все будет хорошо. Если ты торопишься, можешь оставить его здесь. Мы проводим тебя до ранчо Коннорса.

— А как же дрова?

— Значит, остаешься?

Питер поманил пальцем сестру, и на столе перед Кириллом появилась пустая кружка.

— Выпей на ночь, работать будет легче, — сказал Питер.

— Виски?

— Лучше, чем виски. Травяной чай.

Он поднял кружку и обнаружил на самом донышке зеленоватую прозрачную жидкость. На вкус она была горькой, но приятной.

Ему постелили на широкой лавке вдоль стены. Он успел только стянуть сапоги и заснул, не раздевшись толком.

На рассвете они были уже возле поверженного великана. За ночь на месте битвы побывало много любопытствующих. На влажном от росы слое опилок остались следы енота. Он, похоже, искал под рухнувшим деревом место для новой норы. Здесь же виднелся глубокий отпечаток волчьей лапы. Как только топоры застучали по веткам, со всех сторон налетели синицы. Они внимательно обследовали каждую отлетевшую щепку, каждую полоску толстой коры. По их радостному писку было ясно, что сегодня они до отвала наедятся разными деликатесами — личинками, червяками да муравьиными яйцами, которые до сих пор были скрыты под корой.

Синицы не отставали от них весь день, пока они обрубали сучья и перепиливали ствол. Птицы не боялись людей, наверно, потому, что сегодня те работали молча, и этим не отличались от других их родичей — бобров или дятлов.

Обед был таким же, как вчера, но вместо молока была та самая зеленоватая жидкость, которой угостили Кирилла на ночь. Горький прохладный напиток бодрил, как хороший коньяк, но в нем не было ни капли спирта. И еще одно отличие — от любой выпивки развязывается язык, а после этого «чая» Кирилл на время потерял дар речи. Все слова казались пустыми и ненужными. Они с Питером работали вполне согласованно без единого слова, и шумные синицы смешили его своей болтовней. К концу дня он уже различал их по голосам.

Назавтра целая стая желто-зеленых обжор поджидала дровосеков и приветствовала нетерпеливым гвалтом. Когда люди принялись забивать клинья, чтобы расщепить колоды, то пичуги бесстрашно суетились рядом с ними, чудом не попадая под удары кувалды.

Наверно, здесь и в самом деле был край земли. Отдыхая, Кирилл оглядывал лес и замечал, что между деревьями порой проплывает силуэт оленя.

— Жалко, что я оставил внизу ружье. Можно было бы недурно поохотиться, — сказал он.

— Зачем? Тебе не хватает еды?

Кирилл пристыжено перевел взгляд вниз и увидел, что к ним поднимается одна из сестер Питера. Ему захотелось, чтобы это была Полли, но отсюда он не мог разглядеть ее лицо, наполовину закрытого белым платком. Она вела за собой пару мулов, а за ними катилась двуколка под дрова.

— К нам идет помощь, — сказал он.

— Полли? — Питер посмотрел из-под ладони. — Я ее не звал. Что-то случилось.

— Как ты ее разглядел отсюда?

— Только за ней мулы сами идут в гору. Мне или тебе пришлось бы их тянуть.

— Она колдунья?

— Нет. Просто ее все боятся.

— И ты?

— И я. И ты будешь бояться, когда узнаешь.

— Видали и пострашнее, — сказал Кирилл.

— Смейся, смейся. Вспомнишь еще мои слова.

Пока он укладывал поленья на тележку, брат и сестра перекинулись парой тихих фраз, а потом вдвоем набросились на оставшиеся чурбаки. Кирилл невольно залюбовался их слаженной работой. Широкая спина Питера бугрилась вздувшимися мышцами. Он легко вздымал над головой тяжеленную кувалду и со всего размаху обрушивал ее на клин, ловко вставленный сестрой в щель.

— Отец уезжает, — сказал Питер, поднося к тележке охапку поленьев. — За ним приехали с ранчо, там раненый.

— Что за ранчо?

— Его старый хозяин пропал. Сейчас там иногда живут какие-то незнакомцы.

— Ну, раз они просят у вас помощи, значит, вы все-таки немного знакомы.

— Об отце многие знают, — сказал Питер. — Если незнакомец просит о помощи, нельзя отказывать.

— Он поедет один? Ты же сам говорил, что тут у вас даже вдвоем опасно ездить.

— С ним поедет Полли. Она всегда ему помогает в таких делах.

— Можно мне тоже с ними? — спросил Кирилл.

— Не знаю. Как отец скажет, — ответил Питер, переглянувшись с сестрой.

Она не смотрела в их сторону, и Кирилл до сих пор не услышал от нее ни слова. Они нагрузили тележку, обвязали поленья сверху и осторожно тронулись вниз по косогору. От деревни в сторону реки удалялся всадник. Когда он скрылся за рощицей, Питер сказал:

— Наверно, плохи у них дела, если они послали за отцом. Эти пастухи нас не любят.

Отец стоял на крыльце. На нем был черный сюртук и белая рубашка со стоячим воротником. Лысину скрыла широкополая черная шляпа. В одной руке у него была кожаная сумка, в другой блеснула узкая ножовка.