По агентурным данным - Фридрих Незнанский Страница 8

И все вокруг вновь превратились в милых, мирных, добрых людей, которые смеялись, целовались, поздравляли друг друга. Такие уютные, такие домашние.

Генрих развернул ее к себе, намереваясь поцеловать в губы, но она, разрыдавшись, вырвалась и бросилась прочь, услышав за спиной его полный издевки возглас:

— О, эти русские! Русские свиньи! Они думают, что умеют пить!

Это было уже слишком. Слишком… Она опрометью кинулась в свою комнату.

Курт наблюдал эту сцену из своего угла. На протяжении всего вечера он следил за девушкой и отмечал все стадии перемены ее настроения, от бесшабашной, отчаянной веселости до отчаянного стыда. Романтическая русская душа, открытая, наивная, глупая. Он отпил пару глотков, закрывая кружкой лицо, наблюдая за Генрихом. По тому, каким взглядом тот проводил девушку, было ясно, что последует позже. Распалился, скотина. Наверняка залезет к ней ночью. Он допил пунш и отправился к себе.

Слезы высохли, осталось бессилие вместе с сознанием того, что вела она себя крайне глупо. Вера попыталась игнорировать и первое и второе. Она тщательно почистила зубы, приняла душ, расчесала на ночь волосы, промыла холодной водой заплаканные глаза, разделась, натянула ночную рубашку, распахнула окно и забралась в просторную, слишком широкую для одного человека кровать. В распахнутое окно ворвался лунный свет и ветер с заснеженных вершин. Вдохнув чистый морозный воздух, она поежилась, согреваясь на холодных простынях. Свежевыстиранное белье пахло точь-в-точь как в доме у бабушки, тюлевые занавески шуршали, касаясь подоконника. Снизу едва слышались печальные звуки аккордеона. Она повернулась, устраиваясь поудобнее, матрас тихонько скрипнул под ее телом. В конце концов Вера уснула.

Курт лежал с книгой в постели, стоявшей у стены, за которой в соседней комнате лежала девушка. Было слышно, как поскрипывал матрас под ее телом, как она несколько раз вздохнула, глубоко и печально. И затихла. Их разделяла такая тонкая преграда, что ему казалось, он не только слышит каждый шорох, но и видит ее — в длинной белой ночной рубашке с кружевами; заплаканную, несчастную, одинокую. Он перевернул страницу, углубившись в чтение.

Ей часто снились подобные сны. Большое, мощное тело, лежащее рядом, чуткие пальцы, поглаживающие кожу. Вот они осторожно снимают с нее рубашку, и она не сопротивляется, отдавшись нежной силе мужских рук.

И тут Вера проснулась, явственно ощутив на щеке чужое дыхание, наполненное алкогольными парами.

— Тихо, — произнес мужчина по-немецки, — я не причиню тебе зла.

Он пил коньяк, поняла Вера. Он него пахнет дешевым коньяком. Она замерла на мгновение, стараясь всмотреться в лицо мужчины, в его темные в ночи глаза, сверкающие искрами отраженного лунного света. Его опытная рука по-хозяйски блуждала по ее телу, скользнула по груди, по животу, затем опустилась ниже. Рывком она отпрянула к краю кровати, но мужчина не уступал ей в скорости и явно превосходил в силе — мгновением позже она была распластана посередине ристалища. Его потная ладонь предусмотрительно закрыла ее рот. Он хохотнул:

— Маленькая зверушка, маленькая шустрая кошка. Она узнала голос.

— Это же я, твой кавалер, — продолжил Генрих. — Решил заглянуть в гости. Бояться тебе нечего, милашка! Я не сделаю тебе больно.

Его рука оторвалась от ее рта и переместилась на грудь. Вера рванулась.

— Я закричу!

— Да ладно… — хохотнул он, ничуть не испугавшись. — Во-первых, все напились, так что никто тебя не услышит. Во-вторых, я скажу, что ты сама пригласила меня, а потом вдруг начала кочевряжиться. И поверят мне, а не тебе. Я здесь свой, а ты — иностранка. К тому же русская. У нас не любят русских.

— Пожалуйста, уходи! — взмолилась Вера. — Пожалуйста, я никому ничего не скажу.

Она все еще надеялась на мирное решение вопроса и даже на какие-то мгновения примирилась с тем, что его пальцы стискивают ее грудь. Конечно, она вела себя в минувший вечер не самым разумным образом, возможно, невольно она его спровоцировала. Если сейчас попытаться объясниться, он уйдет, он ведь не зверь, не садист, не насильник.

— Послушай, Генрих, ты очень симпатичный, но я. не по этой части.

— Как-как? — Он оглушительно расхохотался, впился губами в ее шею. — В жизни не слышал ничего подобного!

Наверное, она неудачно выразилась. Вера предприняла новую попытку, потихоньку передвигаясь в краю кровати:

— Ты такой симпатичный парень. Наверняка, девушки тебя любят. Зачем я тебе? Есть много других, они будут только рады.

— Но я хочу тебя! Ты красивая. Наши девушки не такие. Ты мне очень нравишься.

И снова он впился в ее шею.

— Но ты-то мне не нравишься! Я тебя не хочу!

Это полное безумие, думала она. Обнаружив среди ночи в своей постели постороннего мужчину, она волновалась из-за того, что ее может подвести недостаточное знание немецкого. Что она может позабыть нужные слова, правильное построение фраз. И ею овладеют только потому, что она не смогла ясно выразиться.

— Я не хочу тебя! — вскричала Вера.

— Приятно, знаешь ли, когда девушка притворяется, будто никаких желаний у нее нет. Это так возбуждает! — хихикал Генрих, а его ладонь беспрепятственно продолжала обследовать каждый изгиб, каждую складочку ее тела.

Вера попыталась пригрозить:

— Я все расскажу твоей матери! Клянусь! Он снова рассыпался пьяным смехом:

— Матери расскажешь? А почему она, по-твоему, поселила тебя именно в этой комнате, с окном над сараем, по которому так легко взобраться и попасть внутрь?

Вера похолодела. Это невозможно! Фрау Фигельман, такая приветливая, улыбчивая, радушная. Но, вспомнив лицо хозяйки, когда она вместе с другими пела фашистский гимн, вспомнив ее дикий, безумный взгляд, в миг утратившее приветливость жесткое лицо, она поняла, что в этом доме все возможно.

Девушка изо всех сил попыталась высвободиться. Но добилась лишь того, что он поднял и стиснул в здоровенном кулачище, как в тисках, обе ее руки. Руки были больно вывернуты, фиксированы над головой, она была почти распята, беспомощная и беззащитная. Вторая его рука по-хозяйски шарила между ног. Она замотала головой, попытавшись сдвинуть колени, но не тут-то было. Он был очень умел и очень силен. Ее слабое сопротивление явно доставляло ему удовольствие, он прямо-таки упивался своей властью.

— Пусти, умоляю тебя, отпусти меня, — взмолилась девушка. — Я обращусь в полицию!

Генрих расхохотался.

— Какая же ты дура! Попробуй только! Ты сама заманила меня к себе. Все видели, как мы танцевали весь вечер. Как я обнимал и целовал тебя, а ты не сопротивлялась. Ты будешь посмешищем для всего города, для каждого приезжего. Газеты будут писать о тебе. Хочешь прославиться?

Он приблизил к ее губам свой слюнявый, пахнущий дешевым коньяком рот, она укусила его, ощутив соленый вкус крови.