Операция "цитадель" - Богдан Сушинский Страница 71

— Не беспокойтесь, вне этого особняка, я по-прежнему буду обращаться к вам, как к фрау Вольф, — несмело заговорила фон Шемберг. — Делая вид, что для меня является секретом ваше настоящее имя.

— Ничего страшного, время о времени можете напоминать мне его, — невозмутимо парировала Фройнштаг.

— Я сказала об этом, поскольку хотела выяснить, существует ли у вас какой-то личный интерес в Будапеште, в пределах Венгрии.

— Вы уже объявили, что я прибыла сюда в сопровождении Скорцени. Зачем повторяться? Сказанного вами, уважаемая баронесса, и так вполне достаточно, чтобы отправить вас на тот свет, — окончательно заскучала Лилия. Если бы Скорцени был свидетелем их беседы, он остался бы доволен ее поведением. — Чем еще вы попытаетесь удивить меня?

— Ничем. Смиренно, хотя и упорно пытаюсь найти подходы к вашему личному интересу к Венгрии. Чем занимается ваш настоящий муж, коим Скорцени, как мы уже выяснили, не является? Он, тот, настоящий муж, имеет какое-то отношение к СД?

— Абсолютно никакого. Вот он-то как раз настоящий архитектор, — начала сотворять свою новую легенду Фройнштаг. Она уже понимала, что Юлиша пытается откровенно вербовать ее, и разговор продолжала из чистого любопытства: хотелось знать, как баронесса станет подступаться к ней. — Моего настоящего мужа куда больше увлекает архитектура. Ну, еще — коммерция. Он рассчитывает на кое-какие контракты. А вообще-то по натуре своей он законченный бездельник.

— Это несерьезно, фрау Вольф. Мне бы не хотелось, чтобы наша беседа продолжалась в таком духе. Если у вашего мужа возникают какие-то проблемы с контрактами, над этим можно было бы подумать сообща. Подключая и Ференца Салаши. Но для этого мне нужна правдивая информация, а не ваши мимолетные фантазии.

Фройнштаг решила, что самое время еще раз предаться вину. Она не ожидала, что Юлиша станет выплескивать свои подозрения с такой обескураживающей прямолинейностью. Должны же, в конце концов, существовать какие-то правила игры.

— Тогда прямо признайтесь, что вас интересуют подходы не ко мне, грешной, а к Отто Скорцени. И что, не сумев добраться до моего досье, вы теперь нагло пытаетесь выяснить не столько мое семейное положение, сколько характер моих личных отношений с обер-диверсантом рейха. Вам мало славы любовницы Салаши; хочется войти в бульварную историю Будапешта еще и в роли «бордельной любовницы Скорцени»?

На удивление, Юлиша отреагировала на ее выпад с философским спокойствием.

— Не стоит так нервничать, госпожа Фройнштаг. Мы ведь не требуем от вас предавать интересы Германии. У наших стран общие интересы. Фюрер также заинтересован в Салаши, как и Салаши в фюрере. Просто нам, окружению фюрера Венгрии, хотелось бы наладить более тесные отношения со Скорцени.

— Кому именно хотелось бы их наладить? Лично вам?

— Боже упаси. Ничего личного. Если вы поможете нам наладить связь со Скорцени, мои друзья готовы выразить свою благодарность в том виде, в каком пожелаете. Не скрою, что при этом меня интересовали и ваши личные отношения с обер-диверсантом рейха. Например, хотелось бы знать: ваше «будапештское замужество» — это всего лишь диверсионная легенда, или за ним что-то скрывается?

— Если быть откровенной, баронесса, я охотно поменяла бы своего мужа на Скорцени. Знаете, мы, женщины, иногда готовы жертвовать собственным благополучием только ради того, чтобы осознавать, что наши мужья чего-то да стоят в этом мире. Будь мой супруг штурмбаннфюрером Скорцени, я чувствовала бы себя Жозефиной Богарне [77].

— Не думаю, что она чувствовала себя самой счастливой женщиной Франции, — блеснула своими познаниями Юлиша. — Правда, с «наполеонами» сейчас тоже туговато. Поэтому следует делать все возможное, чтобы превращать в «бонапартов» тех мужчин, которых нам ниспослал Господь, и довольствоваться тем подножным материалом, который у нас имеется.

«Превращать своих мужчин в Бонапартов?» А ведь прекрасную мысль высказала эта козявка. Похоже, не глупа.

Опасаясь, что разговор вновь зайдет в тупик, Юлиша предложила баронессе сигарету. Фройнштаг отказалась и вновь взглянула на часы.

— Понимаю, что вы торопитесь, время позднее. Но ведь не хочется, чтобы наша встреча завершилась ничем.

— Тогда что вы мучаетесь, госпожа Шемберг? Вы ведь хотите, чтобы я использовала все свое влияние в Берлине, помогая вашему «венгерскому Бонапарту» прийти к власти. То есть вы нисколько не сомневаетесь, что рано или поздно это произойдет. Однако хотелось бы пораньше. Война близится к концу, и времени в обрез.

— Вы правы, я хотела просить именно об этом, — покорно согласилась баронесса. — По-моему, каждому ясно, что дни Хорти как регента сочтены. Сколько он мог отсидеться за стенами будапештской Цитадели, он уже отсиделся. Хотя, имея в своих руках такую страну и такую армию, мог бы сделать очень многое. Венгры — прекрасные солдаты. Но ведь ни одного стоящего, воинственного генерала. Нет вождя нации. Нет его… вождя… нации — вот в чем дело. А потому и нации как таковой тоже нет.

— Что же мешало Салаши подарить себя венграм в качестве вождя?

— В Венгрии, да при той чехарде в политических кругах, которая продолжается уже несколько лет, это вовсе непросто.

— Наполеону во времена Конвента было, естественно, куда проще, — иронично заметила Лилия. — Осада Тулона, деморализованная, раздетая и разутая «итальянская» армия, Аркольский мост… Как не хватает сейчас всего этого нашим доморощенным вождям!

— Сколько бы мы с вами ни иронизировали по этому поводу, госпожа Фройнштаг, но существует реальность. Господин Салаши — человек решительный и не лишенный самолюбия. Аналогия с Бонапартом представляется не случайной еще и потому, что Салаши — искренний бонапартист, как, впрочем, и Муссолини, фюрер, и даже, говорят, Сталин… Но Ференц отдает себе отчет в том, что Венгрия — это Венгрия. Вспомните: Корсика тоже мало что дала Наполеону для его величия. Если вообще что-либо дала, кроме нескольких кровных врагов.

— Резонно.

— Салаши понимает, что при всех возможных перестановках в высших кругах Венгрии все равно в конечном итоге во главе страны окажется — и, что очень важно, удержится на вершине, — только тот, кто приемлем для Германии, для Гитлера.

— Стоп! — прервала поток ее словоизлияний Фройнштаг. — А кто, по-вашему, может оказаться сейчас более приемлемым для Гитлера, нежели Салаши?

— Сын Хорти, Николас, которому наши политики пытаются создать славу такого же героя, как и слава его старшего брата Штефана. Вы ведь знаете, что именно Штефана парламент назначил в свое время вице-регентом и официальным наследником государственного правителя Венгрии [78].