День луны - Чингиз Абдуллаев Страница 69

Прочитав это сообщение, премьер раздраженно взглянул наминистра обороны и всех остальных министров.

— Вот так мы теряем хорошие кадры, — зло сказалон, — и бывшие герои становятся бандитами.

В депутатской комнате аэропорта Шереметьево-1 Абуладзевернулся к сидевшим на диване Карине и Седому.

— Я передал, — сказал он, снова усаживаясь вкресло. — И куда вы собираетесь лететь?

— Найдем место, — ответил Седой, — мирбольшой.

— Найдете, — кивнул Абуладзе. И в этот моментраздался звонок сотового телефона, находившегося в кармане Седого. Глядя своемубывшему наставнику в глаза, Седой вытащил телефон.

— Это я говорю, — быстро сказал АркадийАлександрович, — как у вас дела?

— Они немного опаздывают, — ответил Седой.

— Хорошо. Это даже хорошо, — обрадовался АркадийАлександрович. — Смотри, чтобы у самолета не было спецназа. Мы будем вдепутатской через десять минут. Мы уже подъезжаем к аэропорту. Предупреди, чтоу нас не все капсулы. Одна капсула находится в городе.

И если нас задержат, то ее разобьют. — Седой отключилтелефон.

— Они сейчас поднимутся, — сказал он. —Просил предупредить, чтобы вы ничего не предпринимали. Одна капсула находится вгороде.

— Вы умные люди, — через силу сохранял спокойствиеАбуладзе. — Ах, какие вы все умные люди! — Он снова, не спрашиваяразрешения, поднялся и пошел в буфет. Там по-прежнему стояла молодая женщина,сотрудник МУРа.

— Закрой с той стороны дверь и уходи, — приказалАбуладзе.

— У меня приказ, — пожала плечами женщина.

— Сейчас я даю здесь приказы. Это не люди, девочка. Этовзбесившиеся звери. Уходи, очень тебя прошу. — Что-то такое было в егоглазах, что она ему поверила. Кивнула и вышла из-за стойки.

— Мне закрыть внутреннюю дверь? — нерешительноспросила она. — Или вообще закрыть буфет?

— Не надо закрывать, — сказал Абуладзе.

От волнения он говорил слова с еще большим грузинскимакцентом, — они все равно кушать захотят, дверь сломают. Уходи с черногохода.

И дверь внутреннюю закрой.

— Хорошо, — кивнула женщина.

Абуладзе вернулся в зал. Подошел к сидевшим в креслах людям.

— Маркин, дорогой мой, — сказал он, обращаясь ксвоему коллеге, — возьми девочек, и уходите отсюда.

— Каких девочек? — разыграл недоумение Маркин.

— Наших девочек, подставных, — показал Абуладзе всторону одетых в фирменные костюмы сотрудниц гражданской авиации двух дежурныхмолодых женщин.

— Не удивляйся, Маркин, — громко сказал он, —Седой мой лучший ученик. Он хорошо знает, что в таких случаях здесь неоставляют обычных дежурных. Он уже давно понял, что это подставки. Нашиподставки. Он ведь знает, как это делается. Хорошо знает. И не нужно рисковать.Возьми девочек и уходи.

Маркин поднялся, посмотрел на Седого и Карину. Как-топо-особенному обидно фыркнул и пошел к дежурным. Через минуту они спускались полестницам. В огромном зале осталось только три человека. Полковник ТенгизБагадурович Абуладзе, бывший старший лейтенант Владимир Хромов и его спутницаКарина Богданова.

— Вот мы и остались одни, — вздохнул Абуладзе,снова усаживаясь напротив двоих молодых людей. — Раскрой ладошку,девочка, — мягко сказал он, — никто у тебя твою бомбу не отнимет. Икапсулу никто трогать тоже не будет. А провод убери. Меня обманывать не нужно.Я уже старый человек.

Карина взглянула на Седого и раскрыла ладонь, убирая провод.

— Как же ты решился на такое, Володя? — спросилАбуладзе. — Как ты мог! Ты ведь был мой лучший ученик. Как сына я тебялюбил.

Как мы все радовались, когда ты живой остался! Как мырадовались, узнав о том, что тебе Героя дали! И вот сейчас здесь, с этимиподонками…

— Я их командир, — прямо сказал Седой, — этоя возглавлял их во время нападения на колонну.

— Это я давно уже понял, — опустил головуАбуладзе, глядя вниз, и, словно размышляя, сказал: — Как такое могло случиться?Я просто не понимаю. Ты всю мою жизнь сегодня перечеркнул. Всю мою жизнь. А ятобой так гордился! Всем рассказывал, что воспитал героя, настоящего мужчину. Иты стал таким человеком!

— Время, Тенгиз Багадурович, — нервно сказалСедой. Он наконец не выдержал и ввязался в этот обмен репликами, заранее зная,что обречен на поражение. Но больше молчать он не мог. — Такполучилось, — продолжал он. — Ни вы, ни я, никто не виноват. Видно,судьба такая.

— Ах, Хромов, Хромов! Какая, к черту, судьба! Когда тыживой остался в Джелалабаде, тогда судьба была. А когда ты бандитом стал, этоне судьба. Это уже ты сам.

— Может быть, — согласился Седой, — но этоуже произошло. И нечего об этом говорить. — Он помолчал и добавил: — Выведь ничего не знаете.

— А я все вижу. — Абуладзе говорил, делая резкиеударения на словах. Он всегда так говорил, когда сильно нервничал.

— Ничего вы не видите, — поморщился Седой. —Я ведь потом в больницах полгода провалялся. И вышел как раз в восемьдесяттретьем. Тогда Андропов к власти только пришел. Ну и повсюду порядок взялсянаводить, значит. Решил показать, как жить и работать нужно.

Абуладзе молчал. Он не поднимал головы, слушая Седого.Карина, почувствовав каким-то неведомым, природным, чисто женским осмыслением,что Седому трудно будет говорить при ней, деликатно встала и отошла в сторону.

— Мне ведь Звезду в больнице вручили. Из моей ротыпочти никто в живых не остался.

А мне вот Звезду вручили. До Сих пор не знаю, за что.Наверно, за то, что живой остался.

А один из моих взводных обе ноги потерял.

И только орден Красной Звезды получил. Ну, вышел я избольницы. Мне тогда отпуск дали и все деньги выплатили. Ну мы и загуляли.По-настоящему загуляли. — Он помолчал, доставая из кармана сигареты. Зная,что полковник не курит, он не стал предлагать их своему собеседнику, а,затянувшись, продолжал: — В общем, драка была в ресторане. Пьяная драка скакими-то ребятами. Так их тогда называли.

Нас двое было. А их пятеро. Ну и я, значит, пьяный был. Вконце раскидал я всех пятерых, а одного, самого настырного, к столу его женожом и приколол. — Он снова затянулся. — В Ташкенте это было. Апарень оказался сыном какой-то местного шишки. Ну судья и постарался. Тут еще иАндропов все время говорил о дисциплине. Мне дали пятнадцать лет с лишениемвсех наград.

— Я слышал, что у тебя были неприятности, —нахмурился Абуладзе, — но мне говорили, что ты попал под амнистию.

— Пять раз попадал, — кивнул Седой, — пятьраз сбежать пытался, пять раз ловили и пять раз под амнистию попадал. А в общейсложности отсидел девять лет. И вышел в девяносто втором. Собрал вещи и приехалв Москву, хотел с вами увидеться. Вы помните, что тогда в Москве было? Реформыначались. От Большого театра до «Детского мира», по всей улице Горького, повсему центру стояли люди и что-то продавали. Длинная такая очередь была, как вкошмарном сне. Я позвонил в ГРУ, и мне сказали, что вы уволились. Ну тогда я иподумал, что никому не нужен. Мне эта очередь быстро мозги вправила.