Опасность предельного уровня - Сергей Самаров Страница 66

– Сколько выпили-то? – спросил Дым Дымыч.

– Крепкие они ребята, – сознался Тобако. – Не меньше литра на брата пришлось. И закуски почти никакой. Они, глупые, соленые огурцы не любят.

– Пулат сейчас звонил, – сообщил Ангел. – Говорит, твои чеченцы во сне храпят так, что ему уснуть мешают. А соседи по лестнице проходили. Пулат сам слышал, решили, что за дверью зоопарк устроили. Храп за рычание приняли.

– Я их капитально упоил, – сказал Андрей Вадимович с гордостью. – Можете пойти и взять их голыми руками.

– И привлечь их только за подделку документов, – сказал Басаргин. – Больше не за что, потому что оружия у них с собой нет. Андрей проверил...

– Проверил, – подтвердил Андрей Вадимович. – Но мне, чтобы нормально работать, надо пять минут поспать, потом принять душ и чашку кофе.

– Спи, – согласился Доктор. – Я тебя перед утром подниму.

Тобако неверной походкой двинулся в соседнюю комнату, но на пороге обернулся.

– Нет, Доктор, ты понимаешь, они не любят соленые огурцы.

Тобако ушел, но из соседней комнаты храп так и не раздался. Спал Андрей Вадимович аккуратно даже в мертвецки пьяном состоянии.

– Что он узнал? – спросил Басаргина Ангел.

– Говорят, что приехали работать. Работу ищут... Им обещали уже что-то с оптовыми поставками связанное.

– Оптовые поставки оружия, – мрачно пошутил Дым Дымыч. – Не из Москвы, а в Москву. Взрывчатые вещества в общий список, естественно, входят.

– Что будем делать с ними? – спросил Доктор.

– Мы как раз с Астаховым обсуждали варианты, – объяснил Александр Игоревич. – Сейчас брать их рано, детскими сроками отделаются, и мы доказать ничего не сможем. Более того, нам попытаются обвинить в попытке сорвать амнистию. Необходимо дождаться, когда привезут взрывчатку и оружие, тогда можно будет брать с поличным... И тех, и других... Я имею в виду амнистированных...

– И с боем, естественно, – добавил Дым Дымыч.

– Вполне возможно, что и с боем. Но лучше обойтись без этого. Часть группы Андрей Вадимович известным уже способом обезвредит, я не сомневаюсь. С остальными разберемся уж как-нибудь. От Согрина сообщений не было?

– Как днем с тобой разговаривал, больше не звонил. Значит, ситуация стабильная.

– Для стабильности нам не хватает одного звена, того самого, что будет жить вместе с амнистированными.

– Урусхана?

– Да... Сам Джабраил Алхазуров да и Завгат Валеев не знают, где он. А Урусхан фигура более значимая, чем кажется... Почему-то на нем все сходится. Ладно, будем ждать дальнейших событий. Поторопить поезд не в наших силах...

* * *

Состояние духа у Джабраила было такое же странное, как состояние тела.

Он то полностью включался в свой такой неустойчивый пока музыкальный мир и отключался от мира большого, его окружающего, и не желал при этом знать, что существует вообще что-то, кроме чарующих звуков, кроме божественной гармонии... Ему казалось такой ложью, несправедливой ложью, клеветой на него, без нескольких минут гениального композитора, все то, что продолжалось последние десять лет. Он готов был отказаться от жизни в эти годы и вместить эти десять лет всего в несколько трагических нот... Он даже видел эти десять лет где-то в стороне, в туманной дымке, словно это совсем не касалось его и не имело отношения не только к нему сегодняшнему, но и к нему завтрашнему...

И в теле была воздушная одухотворенная легкость, такой избыток сил, что казалось, еще мгновение, и он сможет по комнате парить.

А потом вдруг музыка из ушей резко уходила и оставалась только в наушниках.

А в наушниках была совсем другая музыка, лишь та, что порождалась синтезатором, а не музыкальным восприятием человека, не его музыкальными фантазиями. Тогда Джабраил тщетно пытался силой мысли вернуть в уши звуки изнутри, отсекая приходящие извне, но это никак не удавалось, и он просто садился, даже наушников не снимая, и ноги вытягивал, и руки опускал.

И усталость наливала мышцы свинцом, пошевелиться было трудно. И даже против желания думалось при этом о нескольких ближайших днях, когда предстоит совершить многое и важное... Важное для кого – об этом Джабраил не задумывался, он просто помнил, что это важное, и все. Предстоящие действия выстраивались цепочкой, он умело, как опытный командир, анализировал их, перебирал варианты, что-то отбрасывая. Что-то выбирая и заостряя на этом внимание. И все это держал в тяжелой голове, потому что записей на бумаге, как он знал, делать нельзя. С бумагой в руках, может быть, и проще было бы разобраться. Но кто знает когда и кто может нагрянуть в квартиру. Случись что с ним, дело продолжит Завгат, он в курсе всего. А если с ним, с Джабраилом, что-то случится и будет найдена бумажка с записями, это может означать конец для всех.

Потом усталая голова думать отказывалась, приходили отвлеченные мысли о чем угодно, начиная со скверной сырой и облачной погоды, кончая какими-то хоккейными матчами, что проходят сейчас в Москве – афишу видел мельком, но даже не заинтересовался. И вслед за этим непроизвольным отвлечением опять приходили звуки и стучались в барабанные перепонки сначала робкими нотами, потом выстраивались стройным гармоничным рядом и приносили легкость в тело. И Джабраил снова опускал пальцы на клавиатуру синтезатора, торопясь, опасаясь, что звуки опять уйдут...

По большому счету, он сейчас не играл, он только осваивал инструмент. Но отдельные моменты подобного осваивания показались интересными, и Джабраил торопливо достал из дорожной сумки нотные тетради. Нашел чистый лист и стал записывать. Потом проиграл написанное, исправил, снова проиграл...

И началась вдруг работа...

В какой-то момент запершило в горле, и Джабраил встал из-за синтезатора, чтобы выпить стакан противной московской воды, так не похожей на воду из горных ручьев, и вдруг нечаянно на часы посмотрел. Оказывается, время приближалось к утру...

Он совершенно не заметил, сколько работал. И в первый момент даже часам не поверил, но глянул на нотную тетрадь, перелистал и понял, что сумел написать достаточно много и, кажется, получалось у него интересно...

Забыв про свое желание попробовать московскую воду, Джабраил начал играть с первого листа все подряд, теперь уже не останавливаясь для правки, потому что хорошо запоминал места, которые требуют доработки. Он сыграл все написанное, минуту подумал и опять начал играть с первого листа. Только теперь уже правил то, что требовалось исправить. Правил по многу раз, безжалостно относясь к тому, что написано им самим, но написано не так, как хотелось бы...

Звонок мобильника по голове ударил. Джабраил поискал трубку глазами, вспомнил, что она не в чехле, а в кармане плаща, куда он положил ее после звонка Завгата. Встал, чтобы за трубкой сходить, и увидел, что на улице уже светло, и светло уже, видимо, давно. Теневые шторы Джабраил на ночь так и забыл задернуть, а тюлевые свет пропускали легко. Но он, оказывается, этого света не видел.