Макарыч - Эльмира Нетесова Страница 63

Колька сидел под пихтой и кого-то согревал в ладошках. Над ним, согнувшись, приготовилась к прыжку рысь. От выстрела Колька выронил из рук еще слепого рысенка. Упавшего или выкинутого из дупла. Он только теперь понял, что произошло. Но никак не мог прийти в себя. Зубы его выбивали отчаянную дробь.

— Ворочайся в избу! — крикнул на него Макарыч.

Губы мальчишки враз затряслись.

— Айда в обрат! Нешто с тобой в тайгу ходить, свинячий хвост! Разя башка у тибе на плечах? Хто ж, мать твоя коровья сиська, ворога свово греить?

— Я думал, что котенок.

— Мякина гнилая. Иде ж в тайге кошата водютца? Ай заместо мозгов у тя блажь единая? Пшли!

— Не хочу в избу. Я с тобой.

— Будя! Намаилси!

— Уже надоел я тебе? Так и знал! Макарыч от удивления рот раскрыл. Не знал, что и ответить.

— Всем я мешал. Вот и тебе. Зачем только увез меня? Говорил — любить станешь.

— Аль мало я тя лелеял?

— Зачем тогда прогоняешь?

— Штоб слухался опосля.

— Станешь гнать, вовсе не буду.

— Ты што? Артачитца?! — шагнул к нему Макарыч. Колька не отступил. Не побежал. Не закрыл лицо. Он шагнул к леснику маленький, побледневший. Вот только в глазах его застыло жуткое, какое-то нечеловеческое ожидание чего-то страшного.

— Бей! Меня же били. Много били. Я столько хлеба не съел, сколько колотушек видел! Бей и ты! — с нутряным плачем кричал мальчишка.

Макарыч рванул его к себе. Стиснул. Прижал к груди. Тот уже плакал навзрыд. А потому не видел слез Макарыча. Он силился скрыть их. А они, проклятые, — пропасти на них нет! — льются, что у бабы. Лесник вытирал их бородой.

— Эх, бедолага ты мой. Прости дурака старова.

Не хотел забидить. Потерять тибе шибко боюсь. Единай ты у мине на свете. Не станить, на што мине и жисть? Опостылеет все. А судьбина-то у нас на двух — полынная. Худче и не выдумаишь. Так не обессудь. Не худого тибе хотел. Колька никак не мог успокоиться.

— Ну, будя. Не рви душу-то. Она у мине не худче твово — поседела от обид. Тож ни за што их

получал.

— Ты ж большой, сильный. Добрым показался. А сам, как все, — всхлипывал мальчишка.

— Бог мине за грехи накажить. Опосля сам уразумеишь, хто ворог тибе, а хто нет. Раненько судишь. Не в утеху, не змыватца взял тебя. Родным признал.

— Родных не руга… — осекся Колька, вспомнив отца.

— Свои лютей чужих случаютца.

С того дня Макарыч резко изменился. Случалось, бранил мальчишку. Но не пересаливал. Помнил. Стал учить таежной жизни. Показывал все, объяснял. Растил хозяина своему участку. Наука эта, что скрывать, впрок пошла.

Лесник и сам не раз дивился смекалке Кольки. Радовался за него. Знал: в тайге тот не пропадет. Если только не подведут люди, с которыми в отряд попал. Да по горячке, а этого у парня хватало, в беду может влететь. Такого Макарыч опасался больше всего. И хотя обида на Кольку все еще

кровоточила, повидать его хотелось. Не было только причины. Но с такою… С этим письмом душа и ноги идти отказывались. Как принести своему мальчишке такое горе? И хотя ругал он Кольку, знал наперед — это известие принесет тому немало переживаний.

Думал он и укрыть его. Не рассказывать. Но помнил он, что собирался парень при первом же случае поехать за девкой. А там ему скажут. Не смолчат и о письме. Что тогда? Чужие не пожалеют. Враз вылепят. Не подготовят. Такое под корень срубить может. И Макарыч, посоветовавшись с Марьей, решил поскорее отправиться в отряд. Обдумывал все заранее.

До стоянки, это Макарыч знал, идти нужно было с утра и до ночи. Макарыч вышел из избы с восходом солнца: решил поторопиться, чтоб к сумеркам прийти на место.

Верст пятнадцать отмахал без передыху. Но почуял: макушку напекло, и решил перекурить.

Облегчив голову в холодной речушке, присел, вытянув ноги. Игриво звенела по камням вода, терлась об их бока, спины, лизала морщинистые лбы. Лесник любил слушать песни таких речушек. Студная их трель напоминала детство. Далекое, далекое, как смех жаворонка над полями. И то ли во сне, то ли вправду такое было, видел себя Макарыч совсем маленьким на тройке в санях. Его держали сильные руки, наверно, отца. А колокольчики на дугах лошадей заливались на все голоса. Вот их-то и напоминала ему песня реки. Но колокольчики отзвенели. Да и были ль они? Может, кто-то из стариков рассказал мальчишке добрую сказку. Он и поверил в нее. Вжился. И стала она своей.

Лесник прикрыл глаза. Сделал затяжку покрепче. И хотел уже встать, как над головой его кукушка крикнула. По голосу признал мужика. Потерял он в тайге свою подругу. Теперь зовет, надрывается. А та тем временем потомство в чужие гнезда подкидывала. Тащила в клюве яйцо и совала на воспитание. Самой недосуг. Боится в хлопотах жизнь проморгать. Дружка. Так и векует в любовных утехах. А старость подойдет и вспомнить нечего. Бабой была — матерью не стала.

Знал лесник — ворожейкой кукушку издавна считают. Просят сказать, сколько годов на жисть отпущено. Сколько детей будет, сколько с милым в любви да согласии проживут. Загадывал в юности и Макарыч с Аленкой. Спрашивали. Знать, кукушка попалась брехливая. Много наобещала. Но ничто не сбылось.

Вот и теперь, вспомнив старые посулы, сплюнул Макарыч с досады и, погрозив кукушке кулаком, быстро пошел дальше.

А солнце припекало все сильнее. Оно жгло спину, плечи, голову. Идти становилось труднее. Ноги вспотели в резиновых сапогах. Каждый куст звал отдохнуть. Манил в тень, прохладу. Дразнил мягкой травой, обещал укрыть от жары. Но Макарыч шел.

Солнце подкралось к зениту, когда лесник, одолев половину пути, решил перекусить. Достал из заплечного мешка краюху ржаного хлеба, посыпал солью ломоть. Запивая водой, оглядывался. Здесь проходила граница его участка. Дальше были другие хозяева. Кто? Он их не знал. Сел по обычаю на своей земле. Но что-то тревожило. Нет, не предстоящая встреча с Колькой. Чувствовал, что где- то совсем рядом приключилась в его отсутствие беда. Хотя приходил сюда недавно. И это не давало спокойно сидеть. Лесник осмотрелся, принюхался и уловил запах. Пошел на него.

На поляне, повалив громадную березу, видно, в последних мучениях, лежал мертвый медведь. Он уже вздулся, и дух от него шел на всю тайгу.

Макарыч подошел ближе. Заметил на шее зверя знакомый ошейник, сшитый своими руками. А вот и белое пятно на носу. Конечно, это был Митька — давний Колькин друг. Лесник оглядел бывшего приемыша. Приподняв голову, понял, что убит шальной пулей. Кто-то не думал, что выстрел оказался смертельным. И, боясь, что зверь отплатит за рану, постарался скорее сбежать.

Митька… Он приходил в зимовье часто, став уже совсем большим. Отпустили его в тайгу, когда медведю пошла третья зима. Поначалу он почти каждый день наведывался к Кольке. Помогал ему заготавливать дрова. А натаскавшись бревен, выклянчивал у мальчишки сахар.