Сквозь огонь и воду - Андрей Воронин Страница 62

– Почему?

– Он, словно медведь, в зимнюю спячку впал. Иногда и мне так хочется. Залечь в спячку годков так на десять, чтобы потом проснуться, а вокруг счастливая жизнь. Настолько счастливая, что в ней и мне место найдется… Твое здоровье, – бомж допил водку, сделал последнюю глубокую затяжку. – Слабые сигареты, не продирают. А водка – ничего, крепкая…

– Закусить у меня нечем, – сказал Дорогин.

– Черт с ней, с закуской, может, и ты выпьешь?

– За рулем нельзя.

– Какое, на хрен, за рулем, – засмеялся бомж, – тут милицию днем с огнем не сыщешь. Да и какая это милиция?! Бандиты самые настоящие! Им без разницы, трезвый ты или пьяный, лишь бы деньги с тебя содрать. А твой приятель хорошо одет, богатый человек, сразу видно. Ему повезло, что ты с ним. Попадись он ментам в руки, вмиг бы обобрали, голого бы оставили и без часов…

Бомж не мог видеть, что руки Шпита сковывают наручники.

– Ему хорошо, – подтвердил Дорогин, – да мне плохо.

– А что такое?

– Ехали мы в Новый Афон, чтобы человека одного повидать. И только он дорогу знает, – Сергей указал на Шпита. – А толку от него сейчас не добьешься, назюзюкался в стельку.

– Сейчас в Новом Афоне людей не много живет. Если человек видный, то я его знаю, – не без гордости сообщил бомж.

– Я не в курсе насчет того, видный он или нет, но меня уверяли, что человек он уважаемый.

– Тут все уважаемые, даже я…

– Он живет не в самом Новом Афоне, в горах. Говорят, он когда-то давно убил свою жену и ее любовника…

– О, это Отар, – сторож сделался серьезным, – очень уважаемый человек! В Афоне грузинов почти не осталось, все уехали или в партизаны подались, а его никто не трогает.

И сторож был уже готов рассказать трогательную историю о высушенных головах любовников, как Дорогин остановил его.

– Дорогу туда знаешь?

– В горах много дорог не бывает, – и он повернулся спиной к морю, – вон огонек, чуть пониже вершины, – заскорузлый палец завис в воздухе.

Дорогин вгляделся, и среди холодных звезд узрел теплый огонек живого пламени, маленький, чуть заметный, но манящий.

– Это его дом, но туда лучше не соваться. Он гостей не любит. Разговор короткий. В лучшем случае за двери выставит.

– Я тебе еще сто граммов налью, если дорогу туда покажешь.

– В гости к Отару я не сунусь, – твердо сказал бомж и облизнулся, отказываться от ста граммов тяжело.

– Я не прошу довести до самого его дома, выведешь нас на дорогу, и этого хватит.

Бомж поскреб нечесаную бороду и сказал:

– Наливай…

На этот раз он осушил стакан залпом.

– Поехали, – он забрался на заднее сиденье УАЗа.

Чувствовалось, человек давно не сиживал в машине, озирался по сторонам, удивляясь, что так быстро передвигается.

Узкой улицей они выехали к железнодорожной станции. Между плитами посадочной платформы успели пробиться молодые деревца.

– Поезда редко ходят, электрички так и не пустили, – прокомментировал бомж, – дальше дорога простая, едешь прямо, если в горах понятие “прямо” вообще применимо.

«Точно, – подумал Дорогин, – только преподаватель философии так может сказать: „понятие применимо“.»

– Проедешь две смотровые площадки. Только вглядывайся основательно: одно название что площадки – наполовину обрушившиеся… Я там давно не бывал, но мне рассказывали. Как доедешь до перевала, спустись вниз метров двести. И все, паркуй машину. Тропинка справа, прямо к дому ведет. Огонь у него горит днем и ночью. Там уже не собьешься, фонарик есть?

– Не знаю. Луна светит.

Бомж задрал голову, посмотрел в ночное небо, его кадык дернулся судорожно, будто он проглатывал воображаемое спиртное. Дорогин сжалился, налил еще водки, и бомж просиял.

– Счастливый у меня сегодня день. Зачем тебе Отар понадобился?

– Думаю, скоро услышишь. Внимательно присмотревшись к Дорогину, бомж усмехнулся.

– А, понял. Ты, наверное, с ним на зоне сидел. Кореш?

– Ошибся.

– Не могу я ошибаться, – отошел от принципов философии сторож. – Ты на зоне сидел – это точно. Взгляд у тебя зэковский.

Шпит засопел, клюнул носом, и бомж, увидев скованные за спиной руки бандита, присвистнул:

– Серьезный ты мужик!

И тут же торопливо добавил:

– Я ничего не знаю, никого не видел. Всю ночь проспал в ресторанчике, – и подмигнул Муму. – Ну а мы с тобой теперь приятели.

– Правильно, – бросил Дорогин, плавно трогая УАЗик с места.

Бомж с наслаждением выдохнул. Он чувствовал, как от него пахнет дорогой водкой.

– Эх, бабу бы еще, – мечтательно проговорил он, хотя и понимал, что ни одна женщина на него не клюнет. Для этого, по крайней мере, нужно было помыться, побриться, постирать шмотки и разжиться деньгами.

Объяснение бомжа было хоть и коротким, но толковым. Дорогин миновал одну смотровую площадку, вторую и вскоре оказался на перевале. Машина нырнула вниз, прокатилась накатом и замерла. Когда Дорогин заглушил двигатель, стало слышно, как шумит ветер в деревьях.

– Эй, урод, – Дорогин ткнул локтем Шпита в бок.

Тот никак не приходил в себя, мычал. Только начинал поднимать голову, как она вновь падала на приборную панель. Сергей взял с заднего сиденья бутылку с минералкой и, открутив пластиковую крышку, принялся лить воду бандиту на голову. Тот фыркал, отплевывался. Наконец открыл глаза. Вновь ушло несколько минут на то, чтобы Шпит сообразил, где находится.

– Выбирайся из машины.

Дорогин буквально выволок Шпита, поставил на ноги. Бандит стоял, пошатываясь, пока свежий воздух не привел его в чувство. Он узнал место, где несколько дней тому назад был вместе с приятелями и Давидом. “И машина та же, что и тогда”, – подумал Шпит.

– Вперед, если помнишь дорогу!

«Тут не убежать, – подумал Шпит, – лес редкий, камни, обрывы и рассвет скоро.»

Бандит брел по горной тропинке, с трудом преодолевая крутой подъем. Между стволами деревьев виднелось освещенная живым огнем окно.

Громко залаяла собака, лай приближался. Дорогу Шпиту преградила огромная кавказская овчарка, мохнатая, со злющими глазами. Она стояла прямо на тропинке, широко расставив лапы и абсолютно не боясь людей, надрывалась лаем.

Дорогин вышел вперед и пристально посмотрел собаке в глаза. Та сперва смолкла, затем несколько раз неуверенно пролаяла и, поджав хвост, попятилась.

– Вперед! – сказал Муму.