Тень прошлого - Андрей Воронин Страница 6

– Ага, – сказал живописец, – явился!

Голос у него тоже остался прежним – отлично поставленный, как у телевизионного диктора, но при этом с некоторой мужественной хрипотцой. Голос героя-любовника, покорителя диких земель и женских сердец. Весь он был такой – мужикам на зависть, а бабам на погибель: почти двухметрового роста, плечистый, улыбчивый, с лучистыми карими глазами, сильный и гибкий – настоящий офицер, гордость любой армии, храбрец, умница, каких поискать, – капитан Николай Балашихин в полный рост.

Две твердые, как дубовые доски, ладони сошлись в крепком мужском рукопожатии, и Илларион помимо воли вспомнил слова О'Генри, утверждавшего, что в тисках такого рукопожатия гибнут любые микробы. Некоторое время двое бывших сослуживцев стояли молча, не разнимая рук.

Это был один из любимых трюков Балашихина, который он применял, правда только к друзьям, не распространяя на людей незнакомых: схватить человека за руку и жать, пока тот не попросит пощады. Впрочем, в данном случае он не на таковского напал: Илларион хорошо помнил эту его привычку и сам был не дурак помериться руками.

– Ага, – с видимым удовлетворением повторил Балашихин, – есть еще порох в пороховницах!

– А ты думал, – ответил Илларион.

Они коротко обнялись – оба не любили долгих нежностей – и наконец прервали рукопожатие.

– Вот черт здоровенный, – сказал Илларион, растирая отдавленную ладонь. – Откуда ты взялся?

– От верблюда, – радостно доложил Балашихин. – Я теперь москвич… Лимита, одним словом.

– Оно и видно. Шутки у тебя, по крайней мере, соответствующие, – сказал Илларион, кивая в сторону машины, с переднего крыла которой глядела идиотская рожица.

– Просто не мог удержаться, – рассмеялся тот. – Иду по улице, смотрю: мама моя! – забродовский драндулет! Он, думаю, или не он? Не может, думаю, быть, чтобы он – все-таки столько воды утекло… Присмотрелся – нет, таки он! Да и кто еще решится по Москве на таком мастодонте раскатывать? Железный ты мужик, Забродов.

Ни хрена не меняешь – та же тачка, тот же камуфляж…

– Это я на рыбу ездил, – сказал Илларион.

– Бедная рыба, – заметил Балашихин.

– Не без этого, – скромно согласился Забродов. – А ты, я вижу, совсем обуржуазился: пиджачок, галстучек.., шляпочка, папочка… Часом, не в политику подался?

– Боже упаси, – рассмеявшись, ответил Балашихин. – Уж лучше я пойду препараты для быстрого похудения распространять, чем это…

– И как торговля? – с невинным видом поинтересовался Илларион.

– Обижаешь, капитан, – сказал Балашихин. – Это же была метафора… Или гипербола? Черт, со школы их еще путаю…

– Я, брат, уже не капитан, – сказал Забродов.

– Ну поздравляю, – оживился Балашихин. – Наконец-то ты до майора дослужился! А мы, помнится, с ребятами об заклад бились, что тебе с твоим характером майором не бывать. На ящик водки, между прочим, спорили. Только где мне их теперь искать, чтобы выигрыш получить…

– Твое счастье, – заметил Илларион. – Не придется ящик водки отдавать. Я не капитан, а капитан в отставке.

– Оба-на! – воскликнул Балашихин. – Это как же?

– Да так, – пожал плечами Илларион. – Долгая история и совершенно неинтересная. Если коротко, то ребята были правы: характером с начальством не сошелся.

– Как обычно, – констатировал Балашихин. – Значит, ты тоже на пенсии…

– Почему тоже? – спросил Илларион.

– Так ведь и я нынче пенсионер, – сообщил Балашихин. – Правда, майорские звезды мне все-таки навесили – в утешение, надо думать.

– Сократили? – с сочувствием спросил Илларион.

– Так точно. Попал под раздачу – реформирование, реструктуризация, сокращение, укрупнение, переименование… – Он скривился. – Ладно, пусть у них голова болит, как без майора Балашихина дальше жить, а я уж как-нибудь и без них не пропаду.

– И что поделываешь?

– Да так, – едва заметно замялся бывший майор.

Заминка эта не ускользнула от взгляда Иллариона Забродова и не очень ему понравилась. Впрочем, подумал Илларион, в наше время каждый выживает как умеет.

Хоть памперсами торговать, лишь бы был результат…

– Волка ноги кормят, в общем. Слушай, Забродов, мы что же, так и будем здесь стоять? Всухую? Я тебя, дьявола, сто лет не видел.

– А ты не занят? – спросил Илларион.

– Отчасти, – пожал плечами Балашихин. – Это все ерунда. Хочу погулять. Где тут ближайший водопой?

Я угощаю.

– Мысль сама по себе заманчивая, – с некоторым сомнением в голосе произнес Илларион, хорошо помнивший, что такое «гулять» в понимании Николая Балашихина. – Только я за рулем.

– Да, – опечалился Балашихин. – Жалко, что у тебя не БТР, а всего лишь «Лендровер». На нем без сознания далеко не уедешь.

– Н-да, – сказал Илларион. – Ты, я вижу, тоже не меняешься.

– Старею, старею, – заверил его Балашихин. – Больше трех бутылок мне уже не выпить. То есть можно, конечно, и пять, но наутро не помню ни хрена, и голова раскалывается…

– Кошмар, – сочувственно сказал Илларион и, не удержавшись, фыркнул: сетования экс-майора и в самом деле выглядели комично. – Ладно, инвалид, поехали ко мне. Посмотришь, как я живу, а заодно и жажду утолим.

– Поехали, – сказал Балашихин. – Жажда жаждой, а ребят помянуть надо.

– Это да, – сразу становясь серьезным, сказал Илларион. – За ребят я давно не пил.

– Что так? – спросил Балашихин, рассеянно подрисовывая к портрету на крыле «Лендровера» огромные, закрученные штопором усы.

– Не с кем, – признался Илларион. – Один я не пью, а те, кто здесь остался.., ну, в общем, у них другие заботы, и тосты другие. Слишком много воды утекло.

– И не только воды, – добавил Балашихин. Он оставил в покое усы и теперь подрисовывал к рожице генерал-полковничьи погоны. Художником он был аховым, и вместо генерал-полковника у него получился старший прапорщик, но зато как живой. – И крови тоже.

– Да, – согласился Илларион, – и крови тоже. Ну мы поедем, или ты хочешь еще порисовать?

– Поедем, – сказал Балашихин.

Он извлек из кармана своего строгого пиджака белоснежный носовой платок и тремя быстрыми движениями стер рисунок. Оглядевшись в поисках урны и не найдя ее, он скомкал платок и затолкал его в карман. Илларион Забродов, с рассеянным интересом наблюдавший за его манипуляциями, заметил при этом, что пиджак у Балашихина подозрительно оттопыривается слева под мышкой. Он мысленно пожал плечами: если Балашихин и соврал насчет своего увольнения, то, надо полагать, имел на то веские основания. И потом, подумал Илларион, отпирая дверцу «Лендровера», все мы столько лет проходили с оружием, что теперь без него ощущаем себя не вполне одетыми.