Где дом твой, киллер? - Александр Койфман Страница 59

— Странное название для ресторана: что-то непонятное и слезы!

— Это русский ресторан. Борщ — это национальная русская еда. Попробуйте — вкусно.

— Никогда не был в русском ресторане. Посмотрим.

Типичная торговая улица — Бошам Плейс. Однообразные трехэтажные здания. Сплошные магазинчики, конторы, салоны и всякие мелкие бизнесы.

Генри насчитал пять кафе на расстоянии сотни метров. Собственно, вся улица — длиной в двести метров. Ресторан ничем не отличается от других. Четыре ступеньки вверх, и они оказались в ресторане.

Ресторан «Борщ и слезы».

Генри разглядывает зал, пока Оксана на русском языке заказывает обед. Зал небольшой, столик прямо у окна, но на улице свет не очень яркий, да и в зале лампы приглушены.

Оксана докладывает:

— Я заказала винегрет, грибочки, борщ со сметаной, шашлык из баранины, вам дополнительно «мясо Распутин», мне блины с копченым лососем и красной икрой и чай. Из вин — Цинандали, это легкое вино.

— И это всё национальные блюда?

— Да, но не все русские. Шашлык — это что-то кавказское, типа израильского а-ля эш. Хотя вы и этого, наверное, не знаете. А борщ — действительно русское или украинское блюдо. Мне так нравилось, когда бабушка готовила его. У мамы так не получалось.

Постепенно на столе появилось все.

Генри вдыхает запах борща. Совсем, как в детском доме.

Вспоминает столовую детского дома, Розу Марковну — необъятную даму, жалостливо вздыхающую, глядя на маленького, худенького мальчишку, подкладывающую ему в борщ кусок мяса побольше.

— Вырастай большой скорее.

И следом другой эпизод.

Вот он прибегает на кухню в слезах:

— Они опять меня побили.

Роза Марковна отвечает ему:

— Но ты должен давать им сдачи.

— Они сильнее меня, и их много.

— Ты совсем, как мой Боренька. Он не умел драться, прибегал ко мне жаловаться. Бедный мой малыш. За что его забрали с первого курса института? И погиб где-то за рубежом. Даже похоронить его не смогла, и не знаю, где его могилка.

Попроси нашего учителя физкультуры Сергея Трофимовича. Он добрый, только на вид сердитый, он тебя научит давать сдачи.

И снова детский дом. Физкультурный зал, пожилой физрук и маленький мальчик. Физрук показывает приемы самбо:

— Запомни, никогда не выдавай, что ты боишься. Бей первым. И лови момент, когда противник в движении. Он может быть неустойчивым. Нужно использовать его массу, его напор, чтобы он полетел на землю.

Зал ресторана «Борщ и слезы»

Оксана замечает, что Генри совсем не слышит ее:

— Пьер, где вы? Вам не нравится запах борща?

— Нет, нет, мне нравится. Один раз в жизни такое поесть очень приятно. Только странно, я где-то читал, что Распутин вообще мясо не ел.

— Не знаю. Это говяжье филе с куриной печенью. По крайней мере так написано в меню. А откуда вы про Распутина это знаете?

Генри немного смутился. По легенде ему бы про Распутина не к чему знать.

— Не помню, может быть, не читал, а кто-то рассказывал. Я предлагаю выпить за продолжение нашего знакомства.

Наливает рюмки. Пробует «незнакомое» вино:

— Неплохо. Наверное, под борщ пьют что-то более крепкое, но можно и Цинандали.

Оксана смеется:

— Да, у нас в Питере под борщ пошла бы холодная водка.

Генри сосредоточенно ест борщ. Внезапно остановился, смотрит на Оксану:

— Вы можете спросить официанта, почему слезы в названии?

— Я уже спрашивала раньше. Все просто. Ностальгия при виде борща. А в результате — слезы.

Медленно ест, изредка бросая взгляды на Генри.

14:00. У выхода из ресторана.

Оксана торжественно заявляет:

— Теперь можно перейти к духовной пище.

Подзывает такси:

— В галерею «Тейт Модерн», пожалуйста.

У галереи «Тейт Модерн».

Оксана останавливается, поворачивается к Генри:

— Вы знакомы, Пьер, с современной живописью?

— Признаюсь, очень поверхностно. Но некоторые имена слышал. И не скажу, что с хвалебными характеристиками. Если это все такое, как вы нарисовали меня, то ладно. Но я слышал о «черном квадрате» Малевича, и это всегда вызывало у меня только недоумение.

Оксана улыбается:

— Прекрасно, будет интересно услышать ваше непредвзятое мнение о хранящихся здесь сокровищах. Посмотрим только их. А на выставку не пойдем: не хватит времени осмотреть и то, и другое.

В залах музея.

Генри и Оксана идут по залам. На стенах редко разбросаны картины. Генри в недоумении рассматривает их, временами останавливаясь. Оксана следует рядом, поглядывая на реакцию Генри.

У картины Пикассо «Сидящая обнаженная женщина» Оксана не вытерпела, спрашивает:

— Ну, как?

Генри, почти раздраженно:

— Это тоже великое? Я читал, что за его картины платят бешеные деньги. А тут… Переплетение прямоугольников, треугольников и лент. Что-то вроде средневекового шлема вместо головы. Две ломаные ленты вместо рук. Что она обнажена, можно догадаться только по названию картины. Но я назвал бы ее «Сидящая мумия».

— Браво, Пьер. Исчерпывающая характеристика. К сожалению, специалисты относят ее к лучшим произведениям начала века — двадцатого.

У картины, на которой смутно можно увидеть гитару, Генри, не дожидаясь вопроса Оксаны, замечает:

— Тот же стиль, нагромождение квадратиков и подобных фигур. Гитару совсем трудно угадать.

— Но ведь это Жорж Брак, основоположник кубизма. По-другому он и не хотел рисовать.

Генри, чуть остановившись еще около подобной картины:

— А здесь тот же стиль, только в середине что-то похожее на мужика.

— Это Глез, теоретик кубизма. Собственно, он-то и ввел понятие «кубизм». Это портрет Жака Найрала.

Мимо картины Роберта Делоне Генри проходит, только бросив:

— Чистое переплетение квадратов, треугольников и других фигур.

У картины Пауля Клее «Вальпургиева ночь» Генри остановился:

— Какое нагромождение вермишели. Не меньше килограмма. Но, кажется, я вижу физиономии ведьм. Все-таки интересно, по сравнению с предыдущими.

Зато у картины Роя Лихтенштейна искренне рассмеялся:

— Ну, дает. У нас в пятом классе ребята рисовали бой истребителей значительно лучше.