Черные комиссары - Богдан Сушинский Страница 55

Войдя в комнату, гость внимательно осмотрел сначала Гродова, затем Валерию и только потом, поиграв желваками, процедил:

– Капитан Крамольников, с вашего позволения, товарищи. Не путать с Раскольниковым, – а как только Гродов представился и пожал протянутую руку, тут же обратился в Валерии: – Смею ли я поинтересоваться вашим званием?

– То есть каким таким… званием? – артистично опешила девушка.

– Тем, которое вам было присвоено в контрразведке.

Чтобы сгладить неловкость ситуации, Волчица тут же пригласила гостей к столу, но все трое не спешили воспользоваться ее гостеприимством.

– Ах, вот оно что: в контрразведке? Как у медсестры у меня есть звание сержанта медицинской службы, которое меня вполне устраивает.

– Медицинской, говорите, службы? – недоверчиво уточнил Крамольников, упреждая Дмитрия и галантно предлагая стул сначала Валерии, а затем и Елизавете.

– А что в этом предосудительного? Не всем же быть чекистами или артиллеристами. Но когда мне предложат службу в контрразведке, потребую, чтобы сразу же присвоили звание капитана, равное вашему, капитан Крамольников, – а немного замявшись, язвительно добавила: – и вашему, капитан береговой службы Гродов.

– Задавая этот вопрос, я всего лишь намеревался выяснить, являемся ли мы коллегами.

– Вот только задали вы его так, словно сами принадлежите к вражеской разведке. Да к тому же подозреваете, что то ли меня к вам, то ли вас к нам – заслали, – озорно улыбнулась Валерия на сдерживающий взгляд Гродова, которому такой выпад показался слишком неосторожным.

Крамольников тоже перехватил его взгляд и, восприняв как знак поддержки, тут же обратился к нему:

– Профессиональная привычка, черт возьми, которая уже не раз подводит меня в общении с женщинами.

– Если вы считаете, что прямо, в лоб, задавать подобные вопросы даме, да к тому же в присутствии посторонних людей – это профессионально… – пожал плечами Гродов. – Впрочем, в артиллерии все проще: засекаешь цель, определяешь дальность, делаешь поправку на силу ветра и износ орудия…

– …И «половинишь вилку» [38], – кивнул энкаведист.

– Вот именно, «половиню», чтобы все по науке, как в училище натаскивали.

– Благоразумно не стану уточнять, в каком именно.

– В обычном, артиллерийском. Но даже мне, флотскому комендору, понятно, что демонстрировать какую-либо профессиональную привычку для разведчика – непрофессионально.

– Принимается, артиллерист, принимается… Я – сотрудник кабинетный, – внимательно проследил Крамольников за тем, как Дмитрий разливает вино, – на службе и дома вращаюсь в основном в своих кругах, в которых теперь уже – сделал он ударение на словах «теперь уже» – не очень-то напрягаешься. Тем не менее первый тост у нас всегда – «За Родину, за Сталина!», а второй – «За бдительность и заветы товарища Дзержинского!». Судя по тому, что творится сейчас у наших границ, первый тост наш тоже будет – «За Родину, за Сталина!» и, конечно же, за бдительность! Без этого никак нельзя.

«Держится он вполне естественно», – подумалось Гродову. Речь безупречно русская, с хорошо знакомым ему, характерным московским произношением. Поведение тоже раскованное, компанейское. Неужели так способен вести себя человек, которого только что перебросили из-за рубежа и для которого провал означает только одно – смерть в подземельях НКВД? Правда, лицо его с явным налетом аристократизма, да и манеры напоминают те, которые приходилось видеть в кино и в театральных постановках о царских и белых офицерах. И все же скорее всего Крамольников – не тот человек, появления которого так терпеливо, по-охотничьи, ждет полковник Бекетов.

– Мундир на вас хоть и морской, но батарея, как я понял, сухопутная?

– Береговая.

– Понятно: дальнобойная, стационарная… Корабельные орудия, установленные в береговых бетонных капонирах. И бьют, наверное, километров до сорока.

Крамольников не спрашивал, а утверждал, но при этом очень пристально наблюдал за поведением капитана и медсестры, которые сидели по ту сторону стола.

– Не стану возражать. Приблизительно в этих пределах, – неохотно согласился Гродов.

Любые сведения, связанные с его артиллерийским комплексом, считались засекреченными, но в первые же дни комиссар батареи с горечью признал: «Несмотря на всю секретность, любой мальчишка из любого окрестного села сообщит вам, что снаряды наши улетают на сорок километров. Мы, конечно, пытались запускать дезинформацию, но уже поздно».

– Теперь, когда запахло порохом, на такие батареи будут возлагать особые надежды. Иначе как надежно прикрыть подступы к Одессе с моря? Особенно с западной стороны побережья.

– Если уж надежно перекрывать подступы к заливу, то делать это следует с двух сторон – с запада и востока, – простовато возразил Гродов. – Одесский залив настолько широкий, что совершенно не приспособлен для устройства в нем гавани, пришлось строить искусственный мол, искусственную стену «волнореза». Теперь и прикрывать его во время боевых действий тоже будет непросто.

– Понятно, что одной вашей батареей прикрывать город с востока будет сложновато. Впрочем, говорят, что там их уже две?

Гродов понял, что Крамольникову хорошо известно о существовании второй батареи, расположенной почти на пятнадцать километров ближе к городу, и что это уже проверка.

– И ходят слухи, что собираются строить третью, – уклончиво ответил он, так и не поняв до конца: то ли этот заезжий чекист оказался здесь случайно и, по привычке, пытается провоцировать его на предмет утечки секретных данных; то ли перед ним, в самом деле, вражеский агент?

Впрочем, решил он, пусть над этим ломают голову полковник Бекетов и его люди.