Бикфордов час - Сергей Самаров Страница 50

Честно скажу, волнение я почувствовал уже в первом квартале поселка. Воспоминания подступали. Даже от воспоминания, кто живет в каком доме – уже в груди становилось тепло и чаще начинало стучать сердце. Все же терриконовцы были для меня своими людьми, невзирая на их отношение ко мне. Я успел миновать почти три квартала, благо кварталы у нас небольшие, обычно по три двора, когда услышал шум двигателя автомобиля. Судя по звуку, это был грузовик. Как тут не обрадоваться отсутствию освещения на улицах. Я без проблем нырнул в густые кусты. Кусты располагались прямо под чьим-то забором. Мелкая дворовая собачка при истеричном лае брызгала между штакетинами слюной мне прямо в лицо. Я смотрел поверх ее головы на двери дома. Я знал, что здесь живет человек, который с молодости с моим отцом конфликтовал. Отец дал этому человеку кличку Сало за то, что он еще в советские времена соленым салом на базаре торговал. Кличка утвердилась. Самому человеку она не понравилась. Отсюда нелюбовь к моему отцу. И эти отношения обязательно должны были и на меня распространиться, как они распространялись еще в годы моего детства. Но собачка была не виновата, и у меня не было на нее зла. Но хозяину лучше было бы не выходить.

Двери дома не открылись. Хозяин, должно быть, слышал шум двигателя машины и решил, что собачка тоже на него реагирует. И потому, как только фары «прокатили» мимо меня, я, понимая, что из кузова, даже если кто-то полог тента откинет, меня все равно не увидеть, выскочил из кустов и быстрым шагом двинулся дальше. Собачка успокоилась. Сообразила, что я удаляюсь, что она меня отогнала, значит, ее охраняемой территории я больше не угрожаю. Я шел по тропинке, которая считается тротуаром, и мне с тропинки не было видно машины – кусты мешали. Профессиональное любопытство разведчика заставило меня выйти на дорогу, и я захватил последний момент, когда горящие фары осветили небольшую площадь и повернули налево. Дальше движения грузовика мне видно не было, но, исходя из того, что и шум двигателя стих, я понял, что машина остановилась около ворот двора бывшей больницы. Товарищ детства Саня Александровский, когда звонил мне, сообщил, что больница теперь не работает, а там располагается какая-то лаборатория. Скорее всего именно та, ради которой меня сюда и отправили. Значит, среагировал я вовремя и правильно. Машина была военная и принадлежала лаборатории. А скоро я в этом и убедился. В ночной тишине снова заработал ненадолго двигатель. Видимо, открыли ворота, и грузовик въехал в больничный двор. И там двигатель снова стих.

Мне так далеко проходить необходимости не было, потому что я оказался уже у штакетника родного дома. Я открыл калитку, шагнул на выложенную битым кирпичом дорожку и увидел, как открылась дверь, и на крыльцо вышла мама. Она как будто даже не удивилась, увидев меня, только руки ко мне протянула.

– Ваня…

– Это не Ваня, это Валя, – ответил я из темноты.

Мама ничего не сказала, только всматривалась в меня.

Я шагнул к ней и увидел, что мама тихо плачет…

* * *

– Я знала, что ты приедешь… Когда такие несчастья одно за другим… Я разве ж без тебя справлюсь, разве ж переживу…

Когда мы вошли в кухню, мама зажгла свет, но я тут же выключил его. Мама согласно кивнула. Все поняла. И мое положение здесь тоже поняла сразу. Но за те две секунды, что горел свет, я успел осмотреть кухню, все запомнить, и потому смело шагнул вперед, и пододвинул себе табурет, чтобы сесть. Мама, привычная к тому, где что находится, ничего не искала и сразу села на скамью у печки.

– Я уж легла сегодня, думала, усну с нервотрепки, и приснилось, что отец пришел. Молодой, на тебя похожий. Выхожу на крыльцо, а ты во двор входишь…

– Когда похороны, мама?

– А… Так ты ж не знаешь ничего… Взорвали в райцентре морг. И папку нашего тоже взорвали… Ничего там не осталось… Ни одного покойника…

– Как так? – не понял я в возмущении мозга, и не веря в такую нелепицу. – Кому нужно морг взрывать? Зачем?

– Сначала дом у врача сожгли. Этот врач… Из морга… Не выговорю…

– Патологоанатом.

– Вот-вот… В народе говорят, он живых людей вскрывал и органы в Россию отправлял. И кто-то отомстил ему. Гранату в окно бросили. Какую-то огнемётную… Тоже не выговорю…

– Термобарическую…

– Вот-вот, такую… Весь дом, жена с двумя дочерьми – все сгорели. И куча соседних домов вместе с людьми. Совсем кто-то без жалости был. Такую гранату бросить – это надо же…

– Такие гранаты, мама, рукой не бросают. Их отстреливают из гранатомета. А если есть гранатомет, это уже серьезное военизированное подразделение. Армия, СБУ, всякие добровольческие батальоны или еще кто-то такой, кто оружие в открытую носит. Это не простой мститель за свою родню. Значит, кому-то патологоанатом сильно мешал. Или не он, а сам морг мешал. Что-то там такое было, чего этот гранатометчик или его командиры опасались.

– Ну и взорвали бы один морг. Дом-то зачем! Там же дети…

– Войти в морг в открытую не могли. Нужно было патологоанатома домой на время отослать. Вот и отослали. А к его возвращению и морг заминировали. Пока никто не мешал. Мне история так видится, – мысленно прочитал я то, что мне казалось очевидным. – Только я в нее влезать не буду. Мне и здесь, без райцентра, дел хватит.

– Что ж я расселась! – вдруг рассердилась на себя мама. – Сын с дороги, покормить же надо… Не волнуйся, я без света все сделаю.

В небольшой прихожей, где не было окон, мама свет все же включила, чтобы полить мне из ковшика на руки над ведром. Раньше здесь висел на стене умывальник. Сейчас его не было. Но я спрашивать про умывальник не стал. Просто разделся до пояса и подставил ладони под воду. Вода была холодной, колодезной, умывался я с удовольствием. А потом с таким же удовольствием растирал тело жестким вафельным полотенцем. Мама смотрела на меня.

– Шрамов добавилось… – потрогала мое предплечье, в трех местах порванное осколками. – Хорошо хоть сам живой. А то на кого бы меня оставил! А это что? Операцию делали?

Мама потрогала шрам на животе.

– Бронежилет меня спас. Очередь автоматную получил. Бронежилет выдержал, но одна пластина лопнула и кожу на животе порвала. Только кожу.

– Не глубоко?

– Я же говорю, только кожу… Но кровотечение сильное было.

– Зашито как неровно…

– Я от удара пуль в бронежилет сознание потерял. В себя прихожу, мне мой командир отделения, младший сержант, рассечение зашивать собирается. Лучше б уж в сознание не приходил. По живому телу шить пришлось. Без замораживания. Не очень приятно, мягко говоря…

– Вытерпел?

– Конечно, вытерпел. Раз здесь, то…

– Не знаю, что теперь делать с отцом вот… Я вчера вечером звонила в администрацию. Говорят, пока тела нет, не могут даже свидетельство о смерти выписать. А где же тело-то найти… Там, говорят, железобетон разворотило. И по всему райцентру куски бетона разнесло… Во всей больнице ни одного стекла целого не осталось.