Баксы для Магистра - Владимир Гриньков Страница 5

– Тут вот товарищи интересуются, – сказал ему Иванов. – Пластырь-то у тебя на щеке откуда?

Услышав про пластырь, шахматист Шмудяков почему-то зарделся и даже опустил очи.

– Это я шахматами, – ответил он, сильно при этом смущаясь. – Конкретно – ферзем. Упал я на него, в общем.

– Это как? – не понял Иванов, а вместе с ним и все остальные присутствующие.

– Партию товарища Каспарова разбирал. Ну ту, которую он в Линаресе выиграл. Засиделся я допоздна, время уж совсем ночное было, меня на сон потянуло, заснул я за доской, в общем, да об доску-то лицом и шмякнулся, а на доске стоял ферзь, его к тому времени товарищ Каспаров еще проиграть не успел…

– А вот про товарища Каспарова, – прервал его речь бесцеремонный репортер Каратаев. – Вы с ним в переписке, как я слышал, состоите?

– Очень даже состою! – с готовностью подтвердил Шмудяков.

– Можно взглянуть?

– Так вы тоже по шахматной части? – несказанно обрадовался Шмудяков и даже с чувством пожал Мише руку. – Ну, ведь сразу же в вас видно умного человека! Вы в каком последнем турнире участвовали?

– В московском, – уклончиво ответил Миша.

– Это турнир «Шахматная Москва»?

– Угу, – на всякий случай согласился Каратаев.

– Ах ты, господи! – восхитился его собеседник. – Ну, надо же! И как вам Леша Широв?

– На уровне, – кивнул Миша.

– А Толя Карпов?

– По-прежнему свежо играет, – немного осмелел Каратаев.

– Да, рано его еще списывать, – тут же согласился с ним Шмудяков. – Вот вы только посмотрите, как он в предпоследней партии преобразился! Никто ведь не ожидал!

– Кроме меня, – скромно сообщил стремительно борзеющий Каратаев.

– Неужто вы предвидели?! – прижал руки к груди Шмудяков и посмотрел на своего собеседника будто бы с благоговением.

– Это было очень просто, согласитесь, – со скромностью гения пожал плечами Миша. – Так я насчет писем, – напомнил он.

– Да-да-да, – засуетился Шмудяков и умчался в дом, увлекая за собой пылевой вихрь.

Миша задумчиво посмотрел ему вслед.

– Все-таки я не понимаю, – сказал он. – Как такое может быть? Ну ведь это же он! Он!

Повернулся к Антону Николаевичу. Тот состроил понимающую гримасу, демонстрируя готовность без промедления ответить на любой вопрос.

– Один к одному! – сказал Каратаев. – Прямо близнецы-братья! А?

– Никак нет! – по-военному четко ответил Иванов.

– Да как же нет! – взъярился Каратаев, потому что согласиться с Антоном Николаевичем означало признаться в собственном слабоумии и тяжком психическом расстройстве. – Похожи! Я вам говорю – похожи! А?!

Обернулся к своим спутникам-телевизионщикам. Те неуверенно, но закивали. Вроде и Иванову, как местному жителю и вообще местному начальству, готовы были верить, но и состояние Миши Каратаева они видели и уже не ждали от Миши ничего хорошего. Иванов этот тут останется, с него взятки гладки, а им с Мишей еще в Москву возвращаться и там работать, а как с ним работать, если его уже хоть сейчас сразу в Кащенко, и никакой консилиум психиатров собирать даже не надо, все видно невооруженным глазом.

– Вот! – воодушевился поддержкой товарищей Каратаев. – Я же говорю! И не надо из меня идиота делать!

Он так обозлился, что от него чего угодно можно было ожидать. Но на месте событий, к счастью, снова появился шахматист Шмудяков. В руках он бережно нес перевязанную неопрятной веревочкой пачку писем.

– Мы тут с товарищем Каспаровым кое-какие вопросы обсуждаем, – сообщил он с тихой гордостью, которая обычно присуща городским сумасшедшим. – Вам будет интересно.

Миша резким движением взял пачку писем, нервно развязал веревку. Шмудяков смотрел на пачку так, будто это был как минимум ларец с сокровищами Марии Медичи. Но Каратаев, уже прошедший в этой жизни и Крым, и Рим и не привыкший верить на слово абсолютно никому, первым делом изучил оказавшийся сверху конверт. Кому: понятно кому, Шмудякову. Вот адрес его. От кого: от Каспарова Гарика, город Москва, улица Ленина, дом четыре, квартира один. Тень сомнения легла на чело Миши. Он с особым пристрастием изучил почтовые штемпели. Сделанное им открытие окончательно его обескуражило. Судя по штемпелю, письмо отправлялось из райцентра. Из того самого, откуда как раз и приехал Миша Каратаев в сопровождении представителя местной администрации по фамилии Иванов. Мише уже все было понятно. Но он все-таки спросил:

– Так это Каспаров вам прислал? Да?

– Лично Гарик! – с готовностью подтвердил лживый шахматист Шмудяков.

– Ну давайте почитаем, что ли, – голосом, не предвещающим ничего хорошего, предложил Каратаев.

Вытащил из конверта листок бумаги с неровно оборванным краем, с жировыми пятнами и следами куриного помета. На листке неаккуратным почерком было написано: «Здрастуйте, дарагой таварищ Шмудикоф я очинь был рат прачитать тваё письмо откуда я взял многа интереснава асобина для будусчий фстречи с Карпавым и ево бандай который у мене уже вот где в пиченках сидят и ноги свесили дарагой таварисч Шмудикоф если ба не ты и ни твая помащь в падгатовки к мачам ябы ни знал чиво мне с етим Карпавым и делать а с тваей помасчью таварищ Шмудяков я их перемагну и выграю и тада ужо мы с табой встретимся и выпим тваво самогону за вашу и нашу пабеду…» Репортер Каратаев оторвался от столь увлекательного текста и спросил печально:

– От Каспарова, говорите, письмо?

– От Каспарова! – подтвердил шахматист Шмудяков с видом человека, которому отступать уже все равно некуда, и хоть ты режь его на куски, а все-таки письмо это от Гарика Каспарова и ни от кого другого.

– Саша! – с тихой яростью в голосе сказал Каратаев своему оператору. – Давай-ка сюда камеру! Ох, мы сейчас сюжетец снимем!

Пока оператор нес камеру, Миша Каратаев допрашивал лжешахматиста, уже особо с ним не церемонясь.

– А вы с Волобуевым, случайно, не знакомы? – спрашивал он.

– Это с каким таким Волобуевым? С гроссмейстером? – валял ваньку Шмудяков, жутко похожий на того самого Волобуева.

– Ага, – благосклонно кивал стремительно укрепляющийся в собственных подозрениях Миша. – Он вроде как гроссмейстер, но все же комбайнер.

– Это как? – старательно изображал непонимание Шмудяков.

– А вот так! – в тон ему отвечал все более озлобляющийся Миша.

Оператор уже установил свою камеру. Шмудякова сначала сняли просто на фоне его дома. Потом снова на фоне дома, но уже с пачкой писем в руках. Потом обозленный Миша заставил Шмудякова перед камерой читать одно из каспаровских якобы писем. Потом снимали те письма крупным планом, Миша Каратаев особенно настаивал на том, чтобы отчетливо были видны уличающие бедного Шмудякова почтовые штемпели. Затем прошли в дом и дальше снимали уже там. Шмудяков за шахматной доской. Шмудяков читает шахматный справочник. Шмудяков расставляет фигуры. Шмудяков собирает фигуры.