Золотая чума - Алексей Баскаков Страница 49

Смешная погоня. Двое мужиков, натыкаясь на кусты и спотыкаясь о коряги, ломятся за третьим, которому приходится не легче. Это вам не голливудский фильм. Преследуемый и преследователи двигались мучительно медленно. Никто, как ни старался, не мог ускорить темп. Тут же оскальзывался и падал. Это продолжалось долго, очень долго. Хрустели кусты впереди — и Мельников, и Кот шли на шум. Старков по звукам знал, где его преследователи, но куда он мог деться? Дурацкая погоня продолжалась.

И все-таки Мельников и Кот неотвратимо приближались к Старкову. Справа свинцово блестела великая Лена.

Наконец впереди замаячила прогалина — и стал виден силуэт бегущего человека.

— Старков, стой!

В ответ тот дважды выстрелил, а потом силуэт исчез.

— Залег, сволочь. Давайте я попробую приблизиться, — предложил Кот и бросился вперед.

Снова раздались выстрелы. Кот залег. Силуэт метнулся в тень дерева. Мельников прицелился и нажал курок. Силуэт покачнулся и распластался на земле.

— Вот блин! Ведь по ногам целил!

Держа пистолеты наготове, они приблизились к Старкову. Он не притворялся. Из груди и живота ручьями текла кровь. Не из одной раны — из двух. Видимо, какой-то предыдущий выстрел все-таки его зацепил.

— Начальник! — прохрипел Старков. — Слушай, мне уже все по хрену. Леха ведь с тобой. Я его узнал. Такого, как он, хрен с кем перепутаешь. Давай так. Ты отвали, я с ним поговорю, ладно? У тебя выбора нет, я до больницы не дотяну. А дотяну — так жить мне все равно больше незачем. Так что либо я с ним говорю, либо я так просто сдохну. Мне-то все равно…

Мельников на секунду задумался — но выбора и в самом деле не было. Капитан, боевой офицер, видел: с такими ранениями жить Старкову оставалось не больше часа. Он кивнул Лехе.

Кот вышел из темноты.

— Геннадий Сергеевич, это я.

— Ну привет, Леха. Значит, ты за них… Жаль. Только хорошего человека приметил, — а он тоже ихний. А ведь я тебя прочил в свои помощники. И преемники. Я на тебя не обижаюсь. Я только потому именно с тобой и хочу говорить, что видел тебя в деле и знаю — ты настоящий мужик.

Старков отдышался и продолжил:

— Ты пойми, я против этой власти ничего никогда не имел. Хоть она меня и поимела… Я не эти… Ну, наверное, вы до них уже добрались. Ты знаешь. Если ты… Если такие, как ты, за них, то сила — за вами…

Кот понял, что нужно спрашивать то, ради чего они, собственно, и предприняли всю эту нелепую операцию.

— Что там, в том нехорошем месте?

— Радий. Металлический радий. Один его грамм стоит в сотни раз больше, чем золото. Только вот покупатель нашелся лишь за океаном.

О радии Кот знал только из стихотворения Маяковского, которое заставляли учить в детском доме. О том, что в грамм добыча, в год труды.

— Откуда он там?

— Его нашли в тридцать шестом. Это чудо. Никто никогда о таком не слыхал. Но в тайге много чудес. В Москве как-то докопались… И поручили мне взять.

Старков замолчал. Кот с беспокойством вгляделся в лицо раненого. А Старков вдруг вспомнил дорогу на Осурман. Ту самую, память о которой запечатлелась на его лице рваным шрамом. Жуткая это была дорога к новому золотому прииску. Пятьдесят километров одной скальной выемки. Но что было делать? В Магадан шли американские суда, набитые грузами для воюющей армии. За них нужно было платить золотом. И начальство требовало: давай, строй. Не жалели никого и ничего. Погибших зарывали тут же — в скальной породе, которую оттаскивали на тачках. На дворе стоял сорок третий год. Но им давали все. Старков сказал: везите спирт. И спирт везли. Зэки, шатавшиеся от усталости, выпивали по сто пятьдесят граммов и снова шли к тачкам. Полупьяные подрывники рвали аммоналом скалы — и осколки летели до небес. Тачкогону Масюте, залетевшему на Колыму за обычную для цыгана страсть к чужим лошадям, разрешили выписать жену. Премии кидали пачками. Двух особистов увезли прямо со стройки — и никто их никогда больше не видел. Но дорогу-то они построили! Старков вдруг понял, что он уже создал себе пирамиду — такую, как фараоны в Египте. Умрет он, умрут все, кого он знал, но эти скальные выемки среди тайги останутся. Люди пришли в этот край, где жить невозможно. Но они будут здесь жить. И они отсюда уже не уйдут.

— Слышь, Леха. Запоминай. Москва. Телефон 27-48-16. Позови Александра Яковлевича. Скажи — привез подарок, рыбу с Колымы. Это связь на случай, если я не смогу приехать. И вот что еще. Слушай, мочите вы всех этих… Они — настоящие коммунисты. Вы-то уже нет. Вы хоть строить научились. А они умеют только разрушать и убивать.

— Еськов ушел.

— Далеко он не уйдет. Езжай к Балыку. Он попробует отвалить через него. Я вот тоже хотел. Да теперь что там…

Разговор, видимо, отнял у Старкова последние силы. Взгляд его стал стекленеть.

— А все-таки жаль, что ты был не со мной… — уже одними губами произнес он.

Подошел Мельников.

— Все, товарищ капитан. Отбегался. Он, конечно, был страшным человеком. А все-таки мне его жалко.

Мельников посмотрел на убитого.

— Да уж. Сильный был мужик. Настоящий волк. Матерый. Ну, давай рассказывай, что он тебе сообщил…

25 мая 1966 года, Владивосток

На набережной все было так же, как и месяц назад. Разномастные морячки прогуливались с разновозрастными девицами и женщинами. Шумел-гремел большой океанский съем. Троица Мельникова пробиралась среди этого праздника жизни в уже знакомый Коту ресторан «Волна».

— А ведь, мужики, моя фамилия на самом-то деле не Мельников, а Идиот. Ну как же мне сразу в голову не пришло, где искать Еськова? Я ведь знал биографию Абросимова. Вот, ребята, учитесь на ошибках своего начальника. Самое гнусное в нашей работе — когда начинаешь мыслить штампами, когда мысли текут по проторенным дорожкам. В этом случае не замечаешь самого очевидного. А теперь вот, возможно, он уже сплыл навсегда с нашего горизонта. И ищи теперь. Нет, ну все-таки, какой же я дебил! Меня в академии КГБ нужно как экспонат показывать: капитан, прослуживший двадцать три года в органах и при этом абсолютно лишенный головного мозга.

— Товарищ капитан, значит, и старший лейтенант Прохоров идет по тому же славному пути. Мне вот лично до сих пор ничего непонятно. Почему вы должны были догадаться, куда ломанется Еськов?

— Ты биографию Балыка помнишь?

— Помню, конечно. До последнего времени — история вполне уважаемого и достойного рецидивиста. Балык — типичная головная боль наших коллег из органов внутренних дел. Ради таких, как он, пришлось затевать такое интересное дело, как «сучьи войны». До сих пор пароходы везут на Колыму в качестве принудительного ассортимента воров в законе — в «шестерку» на перековку.

— Ты прав. В том смысле, что паралич мозгов — заболевание заразное. Впрочем, тебя можно понять. Ты пришел в органы после порнографического шабаша, получившего в истории название «XX съезд КПСС». Ладно, пока дойдем, будем тренироваться в умении думать. Теперь тебе как салаге в нашем деле даю подсказку. Ущербность моих мозгов кроется в привычном штампе. При Сталине были заключенные политические и уголовные. И эти два потока никак не смешивались…