Федеральный наемник - Владимир Гуркин Страница 47

Я пожал плечами.

— Что ты собираешься делать? — спросила она.

— Отдохнуть. Все очень устали. Денек другой наши гостеприимные хозяева, надеюсь, нас вытерпят. А затем надо искать другое пристанище. А что?

— Просто я подумала о том, куда мы идем, что намереваемся делать?

Не можем же мы вот-так бесконечно ходить по этой земле. Это какая-то нелепость.

— А что ты предлагаешь? — с интересом спросил я.

— Ничего, — чуть помедлив, отозвалась Ванда. — Странная ситуация, я все думаю, что же делать, куда приткнуться? И не могу ничего придумать. Без семьи, без дома, без денег. Все точно как у покойника. А с другой стороны жива, есть, пить хочу, книги читать, телевизор смотреть. Соскучилась по нему. — Она вдруг улыбнулась. — Не поверишь, любила долгие сериалы про любовь. Не могла оторваться. Муж смеялся, говорил, что я однажды уйду к какому-нибудь Хосе или Альфонсо. Так что ты мне скажешь?

— Ничего. Я не знаю, что тебе ответить. Я тоже задавал себе такие вопросы, но когда понял, что у меня на них нет ответов, просто перестал это делать. Каждый сам решает. Или не решает. Я вам уже говорил о том, что никто не обязан следовать за мной.

— Но куда идешь ты?

— Не знаю. — Я почувствовал вдруг прилив раздражения, вызванный ее настойчивостью. Я понимал чем вызваны ее вопросы, но у меня не было на них таких ответов, каких ждала она от меня.

Кажется, Ванда почувствовала, что мне не нравятся ее расспросы, она вдруг резко встала и, не оборачиваясь, направилась к дому. Мне лишь осталось посмотреть ей вслед и подумать, что у этой женщины не такой уж простой характер, как иногда кажется.

Но долго в одиночестве мне пребывать не пришлось, Ванду сменил отец Борис.

— Что случилось? — спросил я, так как мне показалось, что священник чем-то обеспокоен.

— Аслан что-то задумал, — сказал он.

— И что, у него есть мать, пусть выясняет.

— Нехорошо так говорить. Мальчик требует большей заботы.

— Может, нам его усыновить, сделать сыном нашего полка. Парень помешен на оружие, на сражениях. Вот и все. Здесь это в крови у каждого новорожденного. А он почти уже мужчина. Что вы не знаете нравы этого народа. Для них самый большой подвиг — перерезать горло врагу.

— Господи, господи, неужели еще одна душа пойдет по пути ожесточения, ненависти, крови.

— Не одна душа, а тысячи, десятки тысяч. И ничем кроме как пулей этот поход душ не остановить. Хотите я выступлю в роли предсказателя?

— Буду рад вас послушать.

— Однажды наступит момент, когда вы возьмете в руки автомат. И это будет единственно возможный с вашей стороны поступок.

— Ни за что, клянусь Богом такого не будет.

— Бог как раз и вручит вам автомат. Иногда убить — гораздо более богоугодное дело, чем оставить человека в живых.

— Никогда! — От негодования от такого предположения отец Борис даже привстал.

— Никогда не говорите никогда, — засмеялся я. — Нет ничего опрометчивей этой фразы. Видит бог, вы еще вспомните мои слова. Я кое что понимаю в таких делах. Знаете, я решил немного поспать, иначе меня здесь не оставят в покое.

Я в самом деле хотел отдохнуть. Я ощущал не только физическую, но психологическую усталость, вся окружающая меня обстановка с каждым днем все сильнее давила на мою психику. Совсем как тогда, в первую войну. Может, поэтому в конце концов я и сорвался…

Я почувствовал, что меня трясут за плечо. Я открыл глаза и сквозь плотный мрак различил склонившееся надо мной лицо Фатимы.

— Вставай, голубчик, — произнесла она очень редкое в этих местах слово. — Пора идти.

Я сел, несколько раз мотнул головой, стряхивая с себя остатки сна, как собака стряхивает с себя капли воды после купания.

— Я готов.

Фатима неожиданно поднесла мне кувшин.

— Попей на дорожку, это козье молоко.

Я выпил весь кувшин.

— Спасибо.

— А теперь пойдем, — шепотом произнесла она.

Мы вышли во двор. Ночь была очень темная, на небе — ни звездочки. С невидимых вершин гор слетал прохладный ветер. Я невольно поежился.

— Это твой проводник, его зовут Асламбек. Он доведет тебя до Верхнего и вернется назад.

Мы пожали друг другу руки.

Асламбек был молодой парень лет двадцати или двадцати пяти — в темноте было не разглядеть. Но что я разглядел, так это то, что он постоянно улыбался.

— Не волнуйтесь, все будет нормально.

Хоть один человек так считает, подумал я.

— Что твоим сказать? — спросила Фатима.

Несколько секунд я раздумывал.

— Скажите, что я пошел путешествовать в горы. Пусть ждут меня двое суток, а потом делают, что хотят. Если я не вернусь через этот срок, мне там, где я буду находиться, уже не будет никакого дела до этого мира.

Даже сквозь темноту я увидел, как пристально посмотрела на меня женщина.

— Да поможет тебе Аллах.

Я не стал ей говорить, что у нас с ним давние счеты.

Я очень быстро убедился, что Асламбек прекрасно знает здешние места. На Верхнее вела весьма неплохая дорога, но пройдя по ней не больше двести метров, мы свернули с нее и полезли по склону вверх.

— По дороге нельзя идти, — пояснил мой проводник, — там сплошные посты Султанова. — Его люди тут повсюду. Я единственный, кто знает, как их обойти. — В голосе Асламбека послышалась гордость.

— А почему ты не в отряде Султанова? — спросил я.

— Мы из разных родов. Наш род Бараевых очень древний, а они пришлые, пришли сюда недавно, всего лишь лет семьдесят назад. Тогда между моим прадедом и прадедом Умара произошла стычка, мой прадед был тяжело ранен. Он на всю жизнь остался калекой, не мог двигать правой рукой. Поэтому между нами вражда.

Как будто время в этих местах течет не вперед, а назад, и я очутился в далеком средневековье, подумалось мне.

— Тебе не кажется, что пора забыть о столь древней вражде. Малоли что когда-то было. Столько воды утекло.

— Ни за что! Вражда не знает срока давности и смывается лишь кровью. Если я хотя бы раню его в руку, то тогда мы квиты. Если будете в него стрелять, не стреляйте в правую руку. Она моя.

— А ты пробовал его убить?

Асламбек ответил не сразу.

— Да, но его хорошо охраняют. Никто не может приблизиться к нему с оружием.

Этот содержательный диалог проходил все то время, пока мы поднимались на склон. Мы забирались все выше и выше, идя по козьим тропам. Подчас они были столь узкие, что на них с трудом помещалась ступня.