Подрывник - Юрий Корчевский Страница 47

— Жалко. Тогда идём.

Саша показал Олесе на свой мешок на опушке.

— Возьми, там консервы.

— Богато живёшь.

— У немцев взял.

В избе было тепло, уютно — чувствовалась женская рука.

— Кушать хочешь?

— Как волк.

— Раздевайся, мой руки и садись за стол. Я мигом.

Олеся заметалась по кухне. На столе появилась варёная картошка, за ней — солёные грибы, квашеная капуста, сметана в горшочке. Богатый стол по нынешним временам!

Олеся вдруг остановилась в своих метаниях и смущённо взглянула на Александра:

— Извини, хлебушка нет.

— Достань из мешка, там одна буханка осталась.

Олеся нарезала подчерствевший хлеб.

— Ты ешь.

— А ты что же?

— Много ли мне надо? Я уже завтракала.

Саша накинулся на еду. Одно дело есть в лесу рыбные консервы с хлебом и совсем другое — домашнюю еду. Соскучился он по ней.

Наевшись, откинулся спиной на бревенчатую стену избы.

— Спасибо, хозяюшка. Рассказывай, как тут у вас?

— Чего рассказывать? Новостей никаких нет. Если кто из соседней деревни зайдёт — уже событие. Только сейчас редко кто заходит, боятся люди.

— О партизанах ничего не слышно?

— Нет. Ты не забыл, где баня?

— Помню ещё — на задах.

— Натопи. Пахнет от тебя, как от зверя лесного.

Олеся слегка покраснела. Саша уже приметил за ней привычку краснеть, когда она смущалась. В самом деле, мылся он давно: недели две тому назад, ещё в отряде. Потом ползал по земле, сидел в горящей мельнице и у костров, одежда дымом пропахла. На холоде запах так не чувствовался, а вот в тепле псиной запахло, сыростью.

Саша поднялся, накинул телогрейку и вышел на улицу. Там он наколол дров, растопил печь в бане, натаскал из колодца воды, налил в котёл.

Банька старая, небольшая. Скромный предбанник с лавкой, моечная и узкая парилка. Но сделана добротно, из дуба. Сосна или ель в бане пахнут хорошо, однако при нагревании выделяют смолу, которая к коже и волосам прилипает.

Часа за три банька прогрелась, вода в котле — кипяток. Мочалки на стене висели.

Саша вернулся в дом.

— Пошли мыться, Олеся.

— Ты что? Как можно? Ты же мужчина!

— Да не трону я тебя! Жалко просто, такая баня — и одному. А спину потрёшь?

Олеся колебалась. Топить баню для одного — роскошь. Дров много уходит и времени, да ещё воды попробуй натаскать.

— Мыло есть ли?

— Откуда?

Олеся вздохнула.

— Щёлоком моемся.

— Это что?

Саша был городским жителем XXI века, и деревенских премудростей, тем более — середины XX века, не знал.

— Древесную золу в воде замачиваем, и этим раствором моемся. Не мыло, конечно, но грязь смывает.

Да, не жил никогда Саша в деревне, не было у него опыта приспособления к деревенской жизни с учётом отсутствия абсолютно всего — мыла, зубной щётки, бритвы… Да что там о предметах гигиены — всего!

Они пошли в баню. Первым прошествовал Саша. Он разделся в предбаннике, зашёл в мыльню. В ней было не просто тепло — жарко! Тело сразу покрылось капельками пота.

Следом в баню пожаловала Олеся. Она повозилась, раздеваясь, и… тишина.

Саша усмехнулся. Небось стоит перед дверью, не решаясь войти.

Всё-таки дверь открылась, и девушка вошла. Одной рукой она стыдливо прикрыла обнажённые груди, другой — лобок.

— Отвернись.

— Так и будем мыться спиной к спине? Мы ведь уже взрослые люди. Насколько я помню из книг, раньше в деревнях вообще вся семья мылась.

— Я таких книжек не читала, мы с мамой вместе мылись, — отрезала Олеся.

Она смешала в деревянной кадушке горячую и холодную воду, попробовала рукой температуру.

Потом набрала в ковш тёплой воды, облила Сашу и облилась сама.

— Вон, в углу в ведре щёлок стоит. Зачерпни сверху отстой, намочи мочалку и трись.

Щёлок почти не пенился, мылил плохо, но грязь смывалась.

— А теперь облейся, сполосни мочалку и смывай с себя всё.

Саша обмылся. Кожа порозовела, поры очистились. Появилось ощущение, что кожа «задышала».

Он украдкой поглядывал на Олесю. Девушка была прелесть как хороша! Молодость! Он попытался вспомнить, когда у него была женщина, и не смог. Похоже, после взрыва в Домодедовском аэропорту и переноса во времени сюда, в 1941 год, женщины у него не было. А ведь он далеко не монахом в Москве жил, водочку попивал. Не каждый день, конечно, и даже не каждую неделю при его-то работе. Но случалось. И дамы были. Некоторые в его квартире надолго задерживались, но так, чтобы сердце его заняли, чтобы замуж взял, чтобы детей от неё хотел — нет, не случилось.

— Отвернись, что ты на меня уставился? — Олеся вернула его к действительности.

Он раздумывал и вспоминал, а сам автоматически смотрел на неё.

— Вот все вы мужики такие! Глазами скоро дырки на теле протрёшь.

— Извини. А у тебя — что, опыт насчёт мужиков есть?

Девушка только фыркнула в ответ. В его присутствии она уже освоилась и вела себя естественно.

— Пошли в парную.

Они прошли в узенькую — двоим еле развернуться — комнатку.

— Ложись.

Саша улёгся на живот. Олеся плеснула из ковшика на камни печурки. Зашипела вода, и как взрыв — пар сразу наполнил парную, так что и дышать стало трудно.

Девушка провела над телом Саши веником, разгоняя пар, потом распаренным веником пошлёпала по телу. И такая расслабуха на Сашу напала, что он едва не уснул.

— Переворачивайся.

Саша вынырнул из дрёмы, перевернулся. И все бы хорошо, но когда перед лицом его колышутся две тугие девичьи груди, смотреть на это спокойно нельзя. Саша почувствовал, что ещё немного — и он не совладает с собой.

Только девчонку обижать нельзя. Она его приютила, кормит. И нельзя отвечать на заботу чёрной неблагодарностью. Саша прикрыл глаза, но всё равно — Олеся то бедром его коснётся, то грудью невзначай.

— Ну, как?

— Здорово! Теперь давай — я тебя.

Олеся улеглась на полку. Ой, блин, хоть глаза выколи! Фигура — гитара! Саша едва не замычал от вожделения. Но веником исправно помахал, потом огладил, затем пошлёпал… Кожа на спине Олеси из розовой сделалась почти красной. А уж когда Олеся на спину перевернулась… Он и это выдержал. С трудом, но выдержал.