Взорвать Манхэттен - Андрей Молчанов Страница 44

И тут начинает сознаваться вся хитроумная безысходность капкана, в который я угодил.

Если бы кто-то похитил собственность Совета, на поиски злоумышленника поднялся бы по тревоге легион. Включая государственные секретные службы. И в итоге все было бы шито-крыто.

В данном же случае я, – частное лицо, решающее личные проблемы. У меня масса возможностей и рычагов, но, попади после успешных розысков материалы в лапы того же Ричарда и, ознакомься он с ними, − кто знает, как поведет себя? И как поведут себя те, в чьем распоряжении находятся диски сейчас?

Последний раз я чувствовал себя подобным образом в детстве.

Я вел дневник, где старательно записывал все свои искренние размышления об окружающих, сексуальные фантазии, те или иные грешки и всякого рода наблюдения, в частности, эпизоды, когда я подглядывал за родителями, утоляющими свои сексуальные страсти.

До сих пор не знаю, каким образом у меня выкрал дневник однокашник Эрик, принявшийся меня им шантажировать. В ту пору нам было лет тринадцать-четырнадцать.

Эрик просил за дневник триста долларов, но сошлись мы на сотне. Встретились вечером, на пляже. Встречу я хорошо, как мне казалось, продумал. И даже сейчас понимаю, что продумал ее отменно.

Мерзко улыбаясь, он вытащил из-под футболки дневник, потряс его перед моим носом, а я заискивающе протянул ему сотню. Когда обмен состоялся, я проверил, все ли страницы дневника целы, уместил его под резинку шорт и повел разговор о том, что, дескать, Эрик, конечно же, парень не промах и натянул мне нос, но я не в обиде за урок. Однако если мы хотим остаться друзьями, пусть даст мне гарантии, что о прочитанном им не узнает никто.

Я брел по прибрежной полосе, он следом, волна нехотя смывала наши следы, я был обращен к нему спиной, но это позволяло еще более чутко воспринимать его ответы.

Этот рыжий подлый верзила с прямым, словно обрубленным затылком, оказался на удивление бесхитростен, в его уверениях о конфиденциальности нашей сделки я ощутил не просто искренность, но даже возмущение. Вероятно, у него были какие-то свои представления о порядочности. Весьма запутанные.

Мы присели в прибрежных скалах, глядя на вечерний зарождающийся шторм, я указал ему на далекое суденышко, ныряющее в барашках, а сам, нащупав заранее припрятанную в камнях биту, привстал и с боку, наотмашь, саданул ему куском полированного скользкого дерева в висок.

Шум волн скрыл от меня хруст кости.

После я впал в какую-то безумную горячку, ибо понимал, что, останься он жив, ударить его повторно уже не смогу. Но Эрик был мертв. И его пухлые разверзнутые губы обнажали два верхних передних зуба со «счастливой» прорезью между ними. Чепуха. У меня две макушки, но одна жена. Приметы врут.

Затем, рыдая без слез от страха возмездия и ужаса свершенного, я запорошил песком следы, упаковал биту в пакет и, карабкаясь по камню, выбрался на дорогу, пройдя обочиной к асфальтовой пустоши, обрамленной приземистыми супермаркетами. Обтерев биту, засунул ее в набитый мусорный пакет на газоне, в другой пакет втиснул пляжные тапки, а потом добрался до пустыря, где переоделся в заранее приготовленные кроссовки и сжег злополучный дневник.

После того, как я начал учиться на кадрового разведчика, указания оперативных дисциплин о недопустимости письменных свидетельств воспринимались мною, как советы законченным идиотам, которых по определению не могло бытовать в нашем хитроумном ведомстве.

А Эрик все-таки выжил. Около месяца он провалялся в больнице, и весь этот месяц я, содрогаясь, ждал полиции, но за мной никто не пришел. Он сказал, что на него напали неизвестные хулиганы. А когда вернулся в школу, и столкнулся со мной в коридоре, то в глазах его, мутных от перенесенного страдания, вспыхнул настороженный страх и, отвернувшись, он поспешил прочь. В дальнейшем Эрик перешел в другую школу. Он не разоблачил меня, потому что уверился, что, сделай такое, будет уже наверняка убит. Таким он меня видел. И – ошибался. Отныне я боялся его куда больше, чем он меня. И пальцем бы его не тронул. А он бы мог творить со мной все, что заблагорассудится.

Ночами я рыдал в подушку от чувства вины, от своей омерзительной жестокости, и меня постоянно преследовали его глаза, залитые мукой и болью. Я был благодарен Богу, что он спас и его, и меня. Но грех убийства, пусть и не доведенного до конца, так и остался открытой язвой в душе.

Я бесконечно каюсь за это злодеяние. Всю свою жизнь. Дело того не стоило. И, главное, мною владела тогда не злоба и ненависть, а исключительно страх перед тем, что Эрик откроет мои тайны, опозорит меня и выставит на посмешище не только перед однокашниками, но, как обещал, − непременно перед родителями. А, представляя, с каким ехидством и скабрезностями я описывал их постельные фокусы, я каменел от стыда и боли… Той боли, что было суждено испытать им.

Теперь же, возвращаясь ко дню нынешнему, я задаюсь вопросом, чтобы сделал, окажись в моих руках похититель дисков?

Оставил бы ему жизнь?

Да! Я торжественно клянусь Господу, видящему нас насквозь и карающему сквозь годы и десятилетия торжествующе и изощренно, что, − да! − оставил бы жизнь этому мерзавцу, пусть только вернет мне похищенное!

С досадой сознаю, что данной клятве, вероятно, стоит последовать. Дабы не напороться на более жестокое наказание в будущем, ниспосланное свыше.

В кабинет входит осунувшийся Ричард. Его положеньицу не позавидовать!

− Шеф, это он, русский, − сообщается мне со скорбью. – Все сходится. Мне надо знать, каким образом он тут оказался.

Мне становится несколько легче. Значит, мы имеем дело с обыкновенным вором. С глупым чужестранцем, приехавшим сюда в поисках лучшей доли. И, как голодная акула, схватившим блеснувшую перед носом золотую рыбку… С разведкой русских он не связан, логика его появления здесь банальна.

Я отбрасываю страх и сомнения. Тактика поисков уже выстроилась в моей голове. Дело за исполнителями акций и отчужденностью их друг от друга, необходимую для исключения утечки информации.

От Ричарда уже ощутимо разит потом. Пот – та же моча. Отличие – меньшая концентрация.

В ближайшее время он провоняет ею насквозь.

− Так вот… Этот парень был рекомендован вами… − мямлит он.

Я впериваю в него ужасный взгляд.

− Вы, что, пришли меня допрашивать? – мило интересуюсь я, замечая, как колени его дрожат, подкашиваясь – Что же. Во-первых, не мной, а моим домоуправом, не хватало мне водить знакомства со всяким сбродом. Во-вторых, заткнитесь и слушайте. Первое. Выяснить о нем все. Адрес, телефоны, близкие родственники, круг знакомств. Распечатки абонентов. Входящие и исходящие звонки в день кражи − наиболее актуальны. Далее. Срочно поднимите данные о продаже авиабилетов. В первую очередь, − в Россию. Теперь, что касается наших взаимоотношений. Восстановление их будет возможно лишь после того, когда исчезнувшее отсюда, вернется обратно. Вы поняли?