Макарыч - Эльмира Нетесова Страница 42

— Пиши, — велел ему Макарыч.

«Неведомо мине, сынок, чево ето такоя — институт. Ежели худое, — одумайси. Ни к чему тибе дурныи канпании. Мое помни. Коли то наука такая, тут вот поштарь сказываит, то дело твое. Лежит к ей, проклятой, душа — долби. Думал, симейным исделаисси. Осядишь. Детишками порадуишь. А ты, вона, ученым решил бродягой исделатца. Оконченным. Как же эдак, сынок? Я без грамоты прожил. Тайге тибе учил. Разе мало? Ну, ежели кто-то присоветовал, мерекай сам. Сдаетца, худая я тибе подсказка ноне. Дай-то Бог, штоб наука ета тибе на пользу пошла. Ить и серед бродяг люди добрый нопадаютца. Вобчем, сам решай. Ну, а с Потаповым што и сказывать? Кровь одна — души ваши разный. Об ево не жалаю бумагу марать. Привет вам от нас и родительское благословенье».

Когда почтарь написал, Макарыч поставил внизу корявый крестик-роспись. Глянул на ладно исписанный листок бумаги. Крякнул. Махонькая, а думки вмещает все. Вот только сокровенное как ей, бездушной, передать? Чтоб там, в далеком да- леке передать Кольке тепло зимовья, тепло семьи, где его всегда ждут. А запах тайги — свой запах. Своей тайги. Его так любил сын. Может, нет ее там? В науке где она возьмется? А душе живое надо, не только книжки. Книжки ум сушат. И почему-то снова каторжный книжник припомнился. У него не только душу, все тело поедом наука поела. От мужика одно званье осталось.

Как-то в ба ню их всей камерой погнали. Макарыч, как и все, обовшивел. Шел, заранее радовался. А книжник тот еле ноги волочил.

— Чевой-то ты еле ползешь? — спросил его Макарыч.

— Баню я не уважаю. Сыро в них. Жарко. Голова потом долго болит.

— Кому как! Эх! Веник ба березовый теперича. Да добрую чарку опосля!

— Я, знаете ли, теплую водичку обожаю. Чтоб тело ласкала.

— Откуль ему взятца у тибе? Телу-то? Поди, с мухи навару поболе будет.

В бане клубился густой пар. Сквозь него люди мелькали тенями: Макарыч крикнул книжника. Что-то из-под лавки пискнуло. Заглянул. А тот в шайку с холодной водой забрался и сидит. Отмокает. Глянул на него Макарыч и смехом зашелся: до чего наука довела! Не мужик — мокрица сущая.

Над ним в камере подшучивали иногда. Но без злобы. А вот начальство каторжное часто измывалось. Любили они наблюдать, как книжник в паре с таким же мужичонкой парашу из камеры выносил. Она без малого пудов шесть весила. Книжник после этого животом по неделе маялся. А главный каторги покрикивал:

— Живей, антилигенты! Матерь вашу… Тут вам не грамотой мозги засирать!

…Макарыч горько усмехнулся воспоминаниям. Попробуй, узнай, чего в них больше было.

Почтарь отвез письмо лесника. А у Макарыча снова серой монашкой потянулось время. Он не знал, каким будет этот год у Кольки. А уж тому пришлось…

Первое, о чем он узнал по возвращении в техникум, так это о смерти Польки. Та тоже была на практике. И отряд ей, говорили, хороший попался. Да только не в козу корм. Ссориться с ребятами стала. Те поначалу молчали, потом обрывать начали, замечать ее перестали. Она уйти от них решила. На базу. Да не дошла. Прилив подкараулил спящую. В море унес. Две недели искали ребята ее. Наткнувшись, едва узнали. Начальнику отряда за нее досталось.

— Мертвого лихим не поминают. Но эту! Чтоб ей и там икалось медвежьей желчью, — ругались в отряде.

— Язык не отсох. Могла б и сказать, что уйти решила. Сами на руках отнесли бы…

А еще решил Колька поступать в институт на факультет глубинного бурения. Уж очень понравились ему буровые. Ночью они похожи на елки рождественские. А качалки, те, что из земли нефть достают, в ноги кланяются. Визжат, пищат на все голоса. Присмотрись — и кажется, что они носом землю клюют. Нагнется — скрипнет старыми костями. Разогнется — вздохнет. А нефть булькает в чан. Подставь ладонь к трубе, а по ней струя теплая, густая. И запах у нефти особый, терпкий.

На промысле качалки, как умные лошади, кивками здороваются. Здесь когда-то тоже прошли бурильщики. Где они сейчас? В глухой тайге, пугая зверье, шумит, дышит натужно буровая. Земля под ногами дрожит, волнуется. А трубы, кажется, вот-вот сердце у земли вытащат. Они вон какие настырные!

Колька часто бывал теперь на ближней буровой. Любил постоять на роторе, залезть на кран- блок, оглядеть с высоты тайгу. Домой об этом не напишешь. Вот если бы сам Макарыч увидел такое, наверняка бы не противился Колькиному желанию. Узнай — заругается, предчувствовал почему-то парень. Еще бы! Даже Зойка его не поняла. Пришла с ним на буровую однажды, крутнула носом и сказала:

— Что тут хорошего? Глотка чистого воздуха нет. Сплошная солярка. Земля ноги не держит. Нет! Мне тут не нравится! Я в тайгу! К сейсмикам. Пусть труднее, но не здесь.

Уговоры не помогли. Зойка слушать ничего не захотела, его отговаривала. Но парень стоял на своем. До глубокой ночи над учебниками просиживал. А когда наступила пора каникул, даже домой ехать не захотел. Решил на буровой временно поработать. И остался бы. Но письмо пришло неожиданно. Чья-то корявая, непривычная к грамоте рука написала: «Колька, слышь, в зиму наведайси. Марья шибко занедужила. Може, напослед свидисси. Христом-Богом прошу. На душе погано. Вестей ты не шлешь. А я тут вконец избедовалси. Приезжай. Не то сам нагряну. Тоды добра не жди».

Кольке внезапно легче стало. Письмо согрело. Решил поехать. Зойка в этот раз наотрез отказалась ехать.

— Ну, что ж! Дело твое. Упрашивать не буду. Только чем ты тут займешься одна?

— На профиль пойду с сейсмиками.

— Эти необходимо?

— Как и тебе буровая…

Колька ничего больше не сказал. Посмотрел на девчонку удивленно, будто впервой увидел. И пошел от нее прочь.

Через три дня он подъезжал к зимовью.

— Што один? Иде Зойка подевалась? — встретил его Макарыч.

— Не поехала, — отвернулся парень.

— Не схотела?

— Вроде.

— Осерчала на што?

— Из-за буровой.

— Чевой-та?

— На буровую я ходил в выходные. Вот она и злится.

— Неведомо мине эдакое.

— Ну… это установка такая. Землю бурит на нефть, газ…

— На хрена она те сдалась-то?

— Бурильщиком хочу стать.

— Штоб земь сверлить? Дурак! Да ты лучче в носу своем побуров, коль хотца. Земля-то она ить от Бога человеком послана. А ты ее буровить удумал…

— В носу нефти не найдешь.

— Верно, знать, Зойка отговариваить тибе. В тайге оно лучче будить вам. Знай, камушки сбирай, какия приглянутца. Сышшуть што али нет, а денежки-то идуть. Жил бы спокойно. В земле оно худо. Нутро ей проковыряишь, адов огонь узришь. Не то найти чево, душу, жизшо свою там оставишь. Не тобой упрятано, не тибе искать в ей всякие страсти.

— Бурят же другие. И никаких страстей. Адова огня не видели. Разве что газ. Так это не гнев Божий.