Тринадцать способов умереть - Валерий Рощин Страница 40

Скопцов изо всех сил рванул на себя штурвал.

Частокол из высоченных кедров промелькнул внизу, и лишь слабый удар правой стойкой об одну из верхушек, известил об удачном окончании самой сложной, почти несбыточной фазы побега…

Машину болтало и бросало из стороны в сторону. Жалобно скрипели растяжки, шпангоуты и прочие силовые элементы фюзеляжа; крылья издавали настораживающие звуки, похожие на треск, но… самолет летел и упрямо набирал высоту.

«Давай-давай, дружок – выручай земляков!.. – часто приговаривал довольный Максим, по очереди вытирая вспотевшие ладони об одежду и медленно подворачивая угнанный Ан-2 на север. – Теперь не въехать бы куда-нибудь в этой жуткой облачности! В каком бы районе Грузии лагерь не находился, двигаться нам следует именно туда. Там – на севере, наша Родина!..»

Ни курсовой прибор, ни радиокомпас не работали – то ли были неисправны, то ли он не сумел отыскать способов их включения. Поэтому ориентироваться приходилось по дублирующему и весьма ненадежному компасу – «бычьему глазу» – маленькому намагниченному шарику, плававшему в глицерине и выдававшему громадную погрешность в несколько десятков градусов. И все же самыми главными приборами для Скопцова сейчас оставались авиагоризонт с высотомером. Авиагоризонт помогал с помощью непривычного штурвала удерживать самолет от опасных кренов, а стрелка высотомера неумолимо накручивала обороты – именно высота в непроглядном темно-сером месиве облаков гарантировала от столкновения с горными вершинами, точного местонахождения которых никто из троих беглецов не знал.

Барклай расположился в кресле второго пилота, Терентьев торчал сзади между двух кресел – у раскрытой дверцы. Оба помалкивали, заворожено наблюдая за нервозной и напряженной работой пилота.

Ворочая штурвалом и не отрывая взгляда от приборов, майор тоже молчал – то ли сосредоточился на управлении, то ли переваривал известие о Рябом, пожелавшем остаться на площадке – прикрывать их взлет. Этот простецкий, бесхитростный человек за неделю пребывания в лагере сумел стать для него надежным и незаменимым товарищем, подчас оберегавшим от необдуманных, безрассудных поступков…

– Макс, у меня назревает вопрос, – внезапно отвлек от печальных размышлений подполковник. – Мы на кой хрен так высоко забираемся?

– А чем тебе не нравится высота? – не отвлекаясь от управления, молвил летчик.

– Так нас же родимое ПВО пиз… шибанет и не перекрестится!..

– Насчет ПВО не знаю, а вот «поцеловаться» с первой же горой после удачного побега из плена я желанием не горю.

Бывалый вояка пожевал губами, подумал… и, точно испытывая молодого приятеля, поддел:

– Макс, все дети знают: где начинается авиация – там заканчивается дисциплина. Знавал я раньше пилотов – летали так, что дух захватывало! И на инструкции, помнится, плевали…

– Отсутствие дисциплины на земле – одно, а здесь, в воздухе – другое! – парировал тот. – Знавал и я таких, о которых ты напомнил. Неплохие парни были. При жизни…

– ?..

– Когда ворочаешь ручкой или таким штурвалом… – Скопцов похлопал по колонке правой ладонью, – нужны трезвые мозги и обостренное чувство самосохранения.

– А обдуманный риск ты исключаешь?..

– Да вся наша затея, включая этот полет – сплошной риск! И потом, Сева, знаешь, что?.. – он покосился вправо, – ты нами командовал на земле?

– Ну…

– Так вот, ежели не будешь лезть в летную работу со своим узколобым пехотным мировоззрением – появится шанс покомандовать снова.

– Ну, коли гарантируешь, тогда умолкаю! – громко засмеялся в ответ Барк.

– Гарантий тут никто не даст. И мягкой посадки, скорее всего не будет. А ниже безопасной высоты в горах при абсолютном отсутствии видимости летают одни самоубийцы. Даже окажись на борту навигационная карта, толку от нее – ноль, потому как места мы своего ни черта не знаем.