Кремлевское дело Бешеного - Виктор Доценко Страница 40

— Ясно, выборами своими, понимаешь, занимается. Депутатской «корочкой» прикрыться хочет, — недовольно сделал вывод Президент, потом глубоко вздохнул и сделал короткую паузу. — Кирилл Сергеевич Калошин, — продолжил он чтение своего списка. — Шесть миллионов с гаком в Англии, три — в Штатах, — быстрый взгляд, — собственная охранная фирма в России. Основная деятельность

— выбивание долгов и… — зло усмехнулся и добавил: — рэкет. Благотворительный фонд помощи уволенным в запас военнослужащим, где на самом деле отмываются теневые доходы от продажи стрелкового оружия и укрываются от налогов проходящие через таможню грузы. Годовой оборот около ста миллионов долларов. А?! Каково?! Ну, и, конечно, дом в Чехии, вилла во Франции. Яхта в порту на Балеарских островах. Там же гостиница на сотню номеров. Отдыхай не хочу! Совсем оборзели, понимаешь! Тянут и тянут, тянут и тянут…

Борис Николаевич махнул рукой и вновь взглянул в листок.

— Илья Аронович Левинсон. Ну у этого так, скромненько, детишкам на молочишко… — с ухмылкой заметил Президент. — Всего-то два миллиона с небольшим в банке Нью-Йорка, акции и прочая мура: даже на дом приличный не посмел наворовать. — Он вновь зло усмехнулся. — Все, хватит, про остальных и читать не стану, что язык зря ломать, и так все ясно: воруете исподтишка, без стыда и совести, понимаешь, а позорите меня и страну по крупному и в открытую. Ну просто шакалы какие-то!

Президент встал и, сделав несколько шагов, вплотную подошел к сидящим напротив него приближенным.

— Ну что молчите, как будто воды в рот набрали?! — закричал Президент, размахивая над их головами листками с обличающими цифрами.

— Наглая клевета! — боязливо подал голос Щенников.

— Этим бумагам нельзя верить, вас дезинформируют, — тут же, подхватывая, поддакнул Калошкин, давний приятель Щенникова. — Надо во всем спокойно и непредвзято разобраться!

— Уже! Уже разобрался! — рявкнул Президент. — Вы вообразили, что я лаптем тут щи хлебаю и не могу без вас и шагу ступить? АН нет! Нашлись толковые и честные люди, помогли, понимаешь, правду увидеть.

— Кто они? — встрепенулся Скворцов.

— А вы, Семен Макарович, вообще помолчите, — отмахнулся от него Президент, — от вас же за версту перегаром несет. — Он даже демонстративно и брезгливо принюхался. — С завтрашнего дня с вами работать не буду!

— А как же…

— Зама вашего назначу, Фадеева, не бойтесь, без вас не пропаду, проживу как-нибудь. — Президент повернулся к остальным. — Значит, так, господа хорошие… и родственнички мои милые, и ваши отсутствующие друзья, сор выносить из избы не хочу и не буду, нечего наших врагов и журналистов этаким безобразием радовать на потеху всему миру, но обещаю: вас всех я к ногтю-таки прижму! — Борис Николаевич внимательно посмотрел каждому в глаза.

— Вот что я решил! — Он рубанул воздух рукой, словно ставя окончательную точку. — Даю вам две недели на то, чтобы все, что вы у матушки-России наворовали-нахапали, было до последней копейки ей возвращено. Не захотите по-хорошему, то есть по собственному желанию, потребую в Генеральной прокуратуре открыть на вас дела и лично прослежу, чтобы вас всех вывели на чистую воду. Вы меня знаете, я это обязательно сделаю! Никто не отвертится!

Он как будто хотел сказать что-то еще, но только с досадой махнул рукой и вышел из комнаты. В бильярдной повисло тягучее мрачное молчание: все собравшиеся были настолько поражены угрозой Президента, что, похоже, потеряли дар речи; каждый сейчас лихорадочно думал, как на все сказанное реагировать.

— Вот сука! — выругался Скворцов.

— Кто? — торопливо спросил Щенников.

— Фадеев, вот кто! — зло бросил генерал. — Я тут посидел, подумал, проанализировал, — это он настучал, больше некому!

— То, что мы знаем, кто информатор, нам уже не поможет, — задумчиво и вполне спокойно сказал Бакурин. — Давайте лучше соображать, что нам всем делать.

— Только не здесь, Алексей Иванович! — заметил Калошин.

— Согласен, — сказал Бакурин и тут же предложил: — Вот что, поехали ко мне на дачу. Там спокойно, без лишних нервов все и обсудим. Решать надо не в спешке, но безотлагательно, иначе загремим, как говорил один киношный герой, под фанфары.

Словно по команде, все задвигали стульями, стараясь быстрее покинуть это опасное место,, и гурьбой направились к выходу. Они расселись по своим иномаркам с проблесковыми маячками на крышах и кавалькадой покатили прочь, распугивая водителей встречных машин…

Президент стоял у окна и со щемящими сердце тоской и горечью смотрел на исчезающую в сумерках кавалькаду роскошных автомобилей: ему казалось, что он только что оторвал с кровью кусок от самого себя, и теперь ему было действительно очень больно и нет-нет да свербил вопрос:

«Ты уверен, что правильно поступил с ними? Это же все твои близкие люди! Ты же с ними столько вместе прошел!»

Однако другой голос, голос чести и порядочности возразил:

«Ну и что, что близкие! Ну и что, что ты им верил, как самому себе! Они же предали тебя! Опозорили твое имя на весь белый свет! И ты перед ними абсолютно чист! А потому ты иначе поступить никак не мог!»

Ему вспомнился Велихов:

«Вот ведь хитрая бестия! Будто зверь, чует, когда вот-вот запахнет паленым. Заранее собрался в Думу баллотироваться, а пока исчез с глаз долой, чтобы не призвали к ответу. Ишь как засуетился! Депутатской „корочкой“ решил прикрыть свою грехи. Да, трудно, очень трудно мне будет сладить с вами. — Президент вздохнул и потер ладонью грудь в области сердца. — Попались бы вы мне чуть раньше, я бы вас всех в бараний рог скрутил! А сейчас… Здоровье совсем не то стало. Как велика все-таки мудрость народная: „Кто убоится стареющего льва?“ Каково?! Ничего, я еще крепко держусь на ногах и смогу еще не только дать сдачи обидчикам, но и этих разбойников к ногтю прижать!»

После такого краткого внутреннего монолога Президент почувствовал себя спокойнее и увереннее…