Парад скелетов - Сергей Самаров Страница 4

Так я сказал самому себе и только тогда понял, что меня уже нет, что я не выжил, потому что мне не хватило этих нескольких долей секунды, чтобы свалиться на дорогу плашмя и укрыться за бордюром. Там осталось мое растерзанное осколками тело, а я оказался где-то в стороне в роли наблюдателя. Это, наверное, моя душа. И как же мне было не догадаться об этом раньше? Считающему себя православным христианином, более того, грамотному человеку. О подобном писали и рассказывали люди, пережившие клиническую смерть. Наверное, все души переживают подобные моменты, и души верующих людей, и души неверующих, но воспоминания могут оставить только те, кто к жизни вернулся. Мне подобная участь, кажется, совершенно не грозила. Я видел свое тело. Если голова еще была относительно цела, пара осколков задела ее, скорее всего, по касательной, то тело изорвано, что называется, в лоскуты. Как человек, прошедший боевые действия и смерть уже повидавший, понимал, чем такие ранения грозят. Даже потеря крови способна убить раненого, не говоря уже о самих ранениях. Видимо, осколков мне, зависшему в момент взрыва в воздухе, досталось немало.

И как только пришло осознание всего этого и осмысление собственной смерти… Как только пришла жалость, хотя и не к себе, а к тем, с кем не успел проститься… Почти одновременно с этим пришло чувство вины за то, что намеревался, но не успел доделать или даже сделать. И это движение мысли словно контакт замкнуло — сразу вокруг непонятно откуда возник страшный и леденящий душу шум. Впечатление складывалось такое, что вокруг меня, окружая со всех сторон, сверху и снизу, работают десятки циркулярных пил. И меня вдруг стало куда-то поднимать с возрастающей почти неестественной скоростью. Я никогда не был человеком робкого десятка, но в этот момент, признаюсь, испытал непонятную тоску и тревогу, которую, возможно, следовало бы назвать страхом. Это самое мягкое определение моих ощущений. Можно было бы добавить еще кучу прилагательных и возвести их в квадрат, но и тогда число не смогло бы передать всей полноты безысходности. Я понял, что это — все, что больше никогда не увижу родных и близких мне людей, не увижу солдат своего взвода, которых не успел научить всему, чему намеревался научить. Не увижу ни комбата, ни начальника штаба батальона, ни начальника штаба бригады, ни самого командира бригады. А меня тем временем все сильнее и стремительнее уносило куда-то вверх, а потом я как-то сразу, вдруг оказался в некоем прямоугольном тоннеле, в конце которого, как во всяком прямом тоннеле, виднелся свет. И свет этот был неестественно ярким и манящим, как спасение. Но вместе с тем и чувство одиночества схватило вдруг ледяными лапами за обнаженные нервы… И с этим чувством я летел, и мне постоянно казалось, что задену стенки, зацеплюсь плечами, а они у меня не узкие, и тогда меня будет бросать от одной стены к другой, пока совсем не погасится скорость. Казалось, тоннель сужается и я не смогу поместиться в нем. Но проходил через тоннель и не задевал ни одной стенки, и только тогда понял, что попросту вытягиваюсь в ниточку… Моего тела больше не существовало…

Все мысли во мне проявлялись как-то сразу, единым блоком, словно я жил уже вне времени, хотя еще по-прежнему в пространстве. А связь времени и пространства, по сути своей, слышал когда-то, и является знаковой величиной человеческой жизни на земле. Разрушение этой связи разрушает земную жизнь. Вторая мысль была связана с той нитью, что тянулась от меня к дороге под деревом, где осталось мое тело. Вспомнилось, как читал какую-то книгу о шаманах. Шаман во время своего «путешествия» в астральный мир остается связанным с телом, которое он оставил, тонкой нитью. И если какой-то другой злой шаман эту нить увидит и перерубит, первый шаман никогда уже не сможет в свое тело вернуться. Его тело умрет. Подумалось, что мое тело, связанное нитью со мной, наверное, еще живо. Хотя мне, православному христианину, нехорошо думать о шаманстве, но понимал какой-то глубиной своей сущности, что в мире существует множество вещей, о которых моя вера просто не говорит. Но она же не говорит, что этого не существует! Значит, это может существовать! И пусть шаманство — язычество. Но и там есть какие-то кусочки правды, наверняка есть. Как, наверное, и кусочки неправды в моей вере, которая два тысячелетия осмысливалась и переосмысливалась не самим богом, а людьми, которые вкладывали в веру свои ощущения и понятия, и никто не скажет с точностью, насколько эти понятия были верными.

Мысли приходили и уходили в то время, когда я передвигался в пространстве с сумасшедшей скоростью. Одно знал точно: направляюсь вверх — к богу. Это утешало. С богом я не одинок. И он там, наверху, тоже не одинок. Мне следовало только до конца преодолеть тоннель. Может быть, там, на выходе, и оборвется нить, что за мной тянется. И тогда душа от тела отделится. Я не знал этого точно. Что будет, то и будет, не мне решать, чем все закончится и что меня ждет.

Ощущение того, что я оказался вне времени, видимо, было верным. Казалось, будто бы бесконечно долго лечу с высокой скоростью по прямоугольному тоннелю. Полет завершился стремительно.

Я не смог уловить момента, когда тоннель закончился, и, не испытав совершенно никаких перегрузок, оказался стоящим на ногах на твердой земле, покрытой удивительного цвета травой. И все цвета вокруг меня были такими удивительными, сочными и яркими, что оставленная мною только что земная жизнь казалась отсюда, сверху, серой и бесцветной. От окружающей красоты о связующей нити забыл. Непонятно откуда прямо передо мной появился человек. Он куда-то шел; не услышав приглашения, вдруг понял, что должен за ним идти. Он — мой проводник в этом мире. Смотрел ему в спину, разглядывая непривычную для моего взгляда одежду — длинный средневековый кафтан, расшитый каким-то золотым узором, круглую шапку, явно средневекового образца. Где-то в современном городе человека в таком одеянии сразу отправили бы в психбольницу. Но здесь подобная одежда выглядела вполне уместной. Наверное, мы прошли много, хотя усталости от пути я не ощутил, а понятие «много пройти» появилось у меня в голове потому, что я сначала издали увидел среди прекрасного зеленого поля со множеством ярких цветов здание, чем-то напоминающее православный храм. И не заметил, как мы преодолели это расстояние. Увидел издали, но очень быстро оказался рядом.

Храм был внешне слегка странен. По обе стороны от него уходила стена высотой в человеческий рост, может быть, даже слегка повыше, и стена уходила за горизонт в обе стороны, словно бы перегораживала пространство, отделяя одно измерение от другого. Перед арочной высокой и тяжелой дверью, плотно закрытой, кстати, было крыльцо из белого мрамора высотой всего в одну ступень. Мой проводник взошел на крыльцо и взялся рукой за кованое кольцо на двери. Даже после смерти я все равно оставался военным разведчиком и не мог не заметить, что это за рука. На руке было несколько перстней с драгоценными камнями. И сама рука была белой, не натруженной, и в то же время внешне сильной. Это была рука воина и знатного человека из далекого прошлого. Такого же далекого, как и его одежда. Меня он за собой так и не позвал, но я снова словно бы услышал немой приказ и остановился перед крыльцом, так и не ступив на белый мрамор. И только в этот момент мой проводник повернулся ко мне. Лицо его было совершенно бесстрастным, ничего не выражающим. Я не увидел в нем ни приветливости, ни внимания к своей персоне. Он смотрел на меня так, как привычно смотрят на прохожих на улице. Короткая и аккуратно стриженная слегка золотистая бородка обрамляла его породистое лицо. Я никак не мог понять, что это за человек и какие обязанности он здесь исполняет. Откуда-то вдруг выплыло имя — Юрий. Он не представлялся, но я твердо был убежден, что его зовут Юрием. Но я почему-то не чувствовал необходимости спросить его, что со мной происходит и где я нахожусь.